Тернистая дорога в рай
Шрифт:
Несмотря на все эти тленно-мелочные хлопоты, до назначенного времени оставался целый час. Поплутав немного в тернистых дебрях гнетущей душу нерешительности, он пришёл к неминуемому выводу, что ему следует позвонить в квартиру дяди Василия. Вдруг удастся освободиться раньше, ведь он никак не может опоздать на свой автобус.
Стоило Глебу подступить к подъезду, как прозвучал предупреждающий сигнал, и металлическая дверь беззвучно отворилась. Зайдя внутрь и отыскав нужную квартиру, он нажал на кнопку звонка – и помещение за дверью огласилось слышной Глебу благозвучной трелью соловья. Где-то через полминуты дверной замок зашевелился и перед Глебом предстал невзрачный человек исполинского размера, от которого исходила какая-то необъяснимо
– Да, Евгений Леонидович предупреждал меня о твоём приходе. Только он говорил, что ты должен был прийти к пяти часам вечера, – недоверчиво оглядев Глеба, сказал не вселяющий доверия субъект.
– Просто у меня есть ещё одно безотлагательное дело, поэтому пришлось прийти пораньше, – оправдался Глеб, протягивая подарок.
Взяв в руки торт, мужчина оглядел его со всех сторон, а после испытующе-недобрым взором уставился на Глеба.
– Ладно, я пойду, – неуверенно проговорил Глеб.
– Иди, – небрежно ответил здоровяк, пытливо смотря на Глеба.
Когда скрывающееся за пустынным горизонтом солнце стало уступать место задумчивому сумраку, Глеб сел в автобус и с безнадёжной болью в защемлённом сердце поехал на похороны.
Преодолев пятьсот километров безотрадного пути, он наконец переступил порог бабушкиного дома. Поздоровавшись и обнявшись со скорбящими отцом, матерью и братом, Глеб сразу же подошёл к гробу, в котором лежала почившая бабушка. Он безотрывно смотрел на её бестревожное лицо, укрытое неснимаемым покровом смертного покоя. Стоявший в доме жуткий холод был внешним безобманным отражением его внутреннего состояния. Будто всё неразменное, пленительное счастье невозвратно ушло из этого подсолнечного мира вместе с добрейшей бабушкиной душой.
Обремённый тяжким грузом несносимой скорби Глеб долго стоял неподвижно, словно его слабеющее тело тоже утратило жизненную силу. Как же он был несносно виноват перед бабушкой, которая неостываемо любила его. Словами невозможно передать всесозидающую силу её безмерной заботливой любви. Только теперь не у кого слёзно вымаливать прощения. Не раз сказанные бабушкой слова: «Вот Глеб приедет, и мы вместе сделаем…» (а дальше шло перечисление различных дел) несмолкаемо звучали в голове Глеба ещё очень долгое время. Они были своего рода неотвратимым вразумительным бичом для него, что должен был заставить Глеба переосмыслить его жизненную позицию, его коснеющие, ошибочные взгляды на те или иные вещи.
Часто мы самообманно полагаем, что у нас впереди ещё уйма времени, что мы когда-нибудь потом непременно навестим близкого человека, навестим, но в следующий раз. Только мы преступно забываем, что следующего раза может и не быть.
То и дело отходя от бабушки по различным делам, а их в связи с подготовкой к похоронам было предостаточно, Глеб снова и снова неизбежно возвращался к ней. Он смотрел на неё и ясно видел своими страдальчески-кручинными глазами, что она мертва, только безгранично любящее сердце всё равно отказывалось верить в это. Глеб смотрел на бабушку, и ему казалось, что она всего лишь спит, что она сейчас встанет и приветственно обнимет его, как бывало раньше. Но этого не происходило и не могло произойти: бабушка мертва, и этого не изменить, как и не изменить того, что Глеб в своё время трагически не изыскал возможности лишний раз увидеться с ней.
Охлаждённый безутешной скорбью дом постепенно наполнялся людьми, пришедшими проститься с бабушкой Глеба. Раздавленный гранитною плитой горестной кручины Глеб ходил по некогда принадлежащим бабушке владениям и вспоминал многорадостные дни, проведённые с горячо любимой бабушкой. Он вспоминал, как с великой радостью охотно помогал ей по хозяйству, как она была счастлива рядом с ним и другими любимыми внучатами.
К полудню в опустелом доме возле гроба бабушки Глеба собралось много народа. Местные бабушки, укрывшись чернотканным пологом печали, стали отпевать усопшую.
После заупокойной службы в церкви бездыханному телу бабушки предстояло безвольно преодолеть свой последний путь в этом, уже оставленном её душою, мире. Лишь выходя из церкви, раздавленный тяжеловесным камнем скорби Глеб увидел своих двоюродных сестёр. Поздоровавшись, он обнялся с ними, после чего все расселись по машинам и поехали к месту предстоящего захоронения.
Уже на кладбище Глеб подошёл к гробу, поцеловал покойную бабушку в лоб и отошёл в сторону, безотрывно смотря на родное личико, которое ещё год назад, при их последней встрече, впрочем, как и всегда, неизменно украшалось радостной улыбкой, а глаза светились неподдельным счастьем. Но отныне Глебу не дано ни видеть счастливых бабушкиных глаз и радостных улыбок, ни слышать её ласковый приятный голос. Всё, что ему осталось – лишь воспоминания, наиценнейшие воспоминания о тех мгновениях, когда она была рядом.
Внезапно в голове Глеба всплыло тёплое и вместе с тем ранящее его воспоминание о том, как он, попрощавшись с бабушкой, в их последнюю встречу уходил от неё по полуденным зноем раскалённой асфальтовой дороге, а она сидела на придомовой скамейке и, не отрывая взгляда, с провидческой грустью смотрела ему вслед. На протяжении всего пути Глеб миллион раз оборачивался и видел бабушку, неподвижно наблюдавшую за ним. В конце концов, он развернулся и пошёл спиной вперёд, чтобы подольше посмотреть на неё. Как будто где-то в потаённых глубинах своих душ они оба, с горечью смотревшие друг на друга, знали, что это была их последняя встреча, поэтому и желали получше запечатлеть друг друга в своих любящих сердцах.
Глеб всегда знал, что важно, очень важно как можно чаще видеться с родными и близкими, но только теперь, стоя у бездыханного тела бабушки, он ясно осознал эту простую, не требующую доказательств истину.
После того как все подошли и поцеловали бабушку в лоб, Глеб сквозь дрожащую жидкостную пелену бессильно наблюдал, как крышка гроба навечно заколачивалась остроконечными гвоздями. Затем гроб осторожно опустили в разверзнутое холодное чрево земли, и все члены семьи по старинному обычаю бросили на гроб по горсти вырытой земли, перед тем как рабочие окончательно погребли родного Глебу человека.
Всё это время Глеб с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать, однако несколько горючих слезинок всё же прорвали его стоическую оборону.
После похорон все поехали в дом бабушки, посидели за столом, предаваясь счастливым и незабываемым воспоминаниям, сопровождаемым скорбными стенаньями, потом Глеб с сёстрами немного прогулялись, вспоминая радостные дни беззаботного детства, совместно проведённые рядом с бабушкой, а вечером все разъехались.
Теперь, когда у Глеба больше не было работы, а душа была наполнена невыразимо сколь мучительной печалью, ему оставалось лишь отправиться вслед за своей спасительной мечтой, совершенно не заботясь о насущных проблемах. Тогда Глеб, исполнившись незыблемым, граничащим с маниакальным безрассудством влечением своей израненной души, нисколько не колеблясь, решил вернуться в Москву в след за Верой.