Тернистый путь
Шрифт:
— Послушайте, это… безобразие, в конце концов! Я тринадцать рублей на такси истратил.
Опомнился он уже на улице. Шел мокрый снег. До ближайшей остановки троллейбуса пришлось тащиться пешком три квартала.
НЕЙЛОНОВАЯ КОФТОЧКА
Николай Рогожин, студент одного технического института, очень серьезный юноша, считал, что главное определяющее начало современной жизни — это точные науки и техника, а искусство, и в частности музыка, — удел недалеких любителей. И надо же было так случиться, что он влюбился в ученицу музыкальной школы по классу рояля Зинаиду Новосельцеву.
Он
На том вечере «вопросов и ответов» Коля не отходил от Зины. Он протанцевал с ней подряд три вальса и один западный танец, задал ей, танцуя, великое множество серьезных вопросов, дабы выяснить Зинины взгляды на жизнь, ее вкусы и привязанности, не получил на эти вопросы равнозначного количества вразумительных ответов, проводил после вечера домой и вернулся в институтское общежитие очарованный, ошеломленный, изнемогающий от смятенности чувств и переполнявшей его душу нежности.
Они стали встречаться. Не очень часто — раз в неделю. Его чувство росло от встречи к встрече. Товарищи заметили, что непримиримый Коля Рогожин явно сдает свои идейные позиции в вопросе об отношении к искусству, и в частности к музыке. Однажды он даже сказал, что «Бетховен довольно приличный композитор». Вася Табачников, подмигнув другим Колиным дружкам по общежитию, с невинным лицом спросил его:
— Допустим, у тебя есть два часа на отдых, куда ты лично пойдешь — на каток или на концерт слушать Бетховена?
Коля Рогожин покраснел и ответил:
— Возможно, что пойду слушать Бетховена. Это, в конце концов, зависит…
— Мы знаем, от кого это зависит! — перебил его Вася Табачников, и все засмеялись.
Коля Рогожин покраснел еще больше и сказал, что «вопрос поставлен схоластически и все зависит от настроения». В другой раз ребята читали вслух стихи и кто-то продекламировал из Блока:
Валентина! Звезда! Мечтание! Как поют твои соловьи!.Коля Рогожин, который раньше, презрительно кривясь, сказал бы, что «эту рифмованную чушь незачем слушать серьезному, и к тому же до дьявола перегруженному человеку», вдруг произнес задумчиво:
— Красивые звуки! Звезда! Мечтание! Только почему Валентина?
Его спросили:
— А почему не Валентина?
— Мало ли есть других, более звучных женских имен! — сказал Коля Рогожин.
Зине тоже нравился Коля. Когда после концерта или киносеанса он провожал ее домой, они подолгу стояли ночью у ворот под аркой подле дома, где жила Зина, и самозабвенно целовались, смущая пожилых высоконравственных дворничих, которые кричали на них: «А ну брысь отсюда!» — и — в шутку! — грозили молодым людям прозаическими орудиями
Вскоре Коля Рогожин стал думать о Зине как о своей будущей жене. Но он, как человек серьезный, понимал, что брак — дело нешуточное, и его терзали жестокие сомнения. Ведь его, Колю Рогожина, когда он окончит институт и получит диплом, обязательно пошлют куда-нибудь в Сибирь или на Дальний Восток на отдаленную стройку. Захочет ли Зина последовать за ним? Ах, если бы она была «свой брат техник». Но ведь она человек искусства, то есть, по мнению Коли Рогожина, избалованное и довольно-таки легкомысленное создание. Посещают ли эту прелестную головку хоть какие-нибудь более или менее серьезные мысли? Способна ли она вообще на серьезные чувства и мало-мальски серьезные поступки, свойственные, как полагал Коля Рогожин, в основном лишь «непосредственным создателям материального базиса общества»?
Коля искал в своей душе ответа на эти проклятые вопросы и, не находя их, терзался и мучился от сомнений.
Однажды он сидел с Зиной на концерте. Рассеянно слушал студент оркестр, исполняющий Прокофьева, поглядывал изредка на милый профиль своей спутницы. Она была особенно хороша сегодня в новой белоснежной нейлоновой кофточке.
«В антракте я скажу ей все», — решил Коля Рогожин.
И вот наступил антракт. Они вышли на лестницу покурить. Здесь было холодно — от окон с незаклеенными стеклами сильно дуло. Зинин носик с прелестной кошачьей толщиной на переносице чуть покраснел. Она зябко поводила плечами. Коля Рогожин быстро снял с себя пиджак и рыцарски набросил его на тонкий Зинин стан. Она благодарно улыбнулась ему и сказала:
— Во втором отделении они будут играть «Аппассионату» Бетховена. Ты любишь «Аппассионату», Коля?
— Откровенно говоря, я еще не определил своего отношения к ней! — как всегда серьезно, ответил Коля Рогожин. — И вообще подзабыл, как она там звучит.
— Как можно забыть «Аппассионату»! Я ее невероятно люблю! Просто чудовищно!
— А ты сама ее играешь?
— Нет! Но это моя мечта — когда-нибудь сыграть «Аппассионату»!
— Зина! — вдруг сказал Коля Рогожин дрогнувшим голосом. — Ты ее сыграешь! Ты ее обязательно сыграешь. Но только знаешь где?
И он сказал ей все. Он нарисовал перед ней картину ее первого концерта в клубе индустриального поселка, затерянного среди снегов, в глухой тайге, где еще недавно, кроме медвежьего рева и волчьего воя, никто не знал другой музыки. И вот на сцену нового клуба, за окнами которого яростно клубится сибирская древняя метель, выходит она, Зина Новосельцева. На ней белая нейлоновая кофточка или какое-нибудь там роскошное концертное платье. Она садится за рояль и играет «Аппассионату» Бетховена. И слушают ее не пресыщенные снобы, которых ничем не поразишь, а настоящие слушатели, каковыми являются лишь «непосредственные создатели материальной базы общества».
Он говорил все это как агитатор, как поэт, как влюбленный. Зина слушала его опустив голову. Ее длинные темные ресницы чуть вздрагивали. Коля Рогожин поглядел по сторонам — на площадке никого не было. Он протянул к Зине руки, обнял ее, но тут Колин пиджак соскользнул с Зининых плеч, и… Коля замер от ужаса! Он увидел, что белоснежная Зинина нейлоновая кофточка, так же как и подкладка его пиджака, сплошь покрыта отвратительными фиолетовыми пятнами. В тот же миг Зина тоже обнаружила катастрофу. Она сморщила свой кошачий носик и жалобно промяукала: