Терновая цепь
Шрифт:
Джеймс лениво повернул голову. Волосы Корделии рассыпались, как она и предполагала, и он наматывал на палец длинную прядь цвета красного дерева.
– Понятия не имею, как играют в крокет, – сказал он.
– А я знаю о крокете только то, что написано в «Алисе в Стране Чудес», – заметила Корделия.
– А, – улыбнулся Джеймс, – фламинго и… ежи?
Анна подбоченилась.
– У нас есть шары для крокета, молотки и воротца. А вот дальше придется импровизировать. Извини, Корделия, но…
Корделия знала: если Анна что-то вобьет себе в голову, противоречить ей бесполезно. Она
Взгляд Корделии остановился на золотой шевелюре юноши, стоявшего на берегу Серпентайна. Мэтью, сложив руки за спиной, рассматривал воду, блестевшую в свете июньского солнца. Девушка не видела его лица, но ей не составило труда угадать, что с ним происходит. Она знала, что Мэтью думает о Кристофере.
Эта мысль причинила боль. Корделия поднялась на ноги, пересекла газон и приблизилась к юноше. Среди зарослей тростника сновали утки, на воде покачивались яркие игрушечные кораблики. Она чувствовала, что Мэтью догадался о ее присутствии, хотя и не обернулся и не произнес ни слова. Она подумала, что, может быть, вид этого вытянутого в длину озера напоминает ему о Кристофере, как напоминал Джеймсу. Мужу часто снился сон, где умерший стоял на другом берегу широкой серебристой реки и терпеливо ждал, когда друзья придут к нему.
– Знаешь, нам будет тебя не хватать, – заговорила Корделия. – Мы все будем очень скучать по тебе.
Мэтью наклонился, взял небольшой плоский камешек и принялся вертеть его в пальцах.
– Даже Алистер?
– Даже Алистер. Хотя он ни за что в этом не признается. – Она помолчала. Корделии очень хотелось задать ему один вопрос, но она боялась, что это прозвучит бестактно. – Знаешь, меня удивляет, что ты уезжаешь именно сейчас, ведь ты… ты только что нашел себя, обрел душевный мир. Прошу, скажи… это как-то связано со мной, с нашими отношениями?
– Маргаритка. – Он обернулся и взглянул на нее в изумлении. – Я люблю тебя. Возможно, эта любовь уже не та, что прежде, но ты навсегда останешься в моем сердце, и Джеймс об этом знает. И тем не менее я счастлив, потому что вы вместе. За последние несколько месяцев я понял, как несчастен был Джеймс все эти годы, а ведь его счастье – это мое счастье. Ты меня понимаешь, ведь у тебя тоже есть парабатай.
– Мне кажется, именно этим и утешает себя Джеймс, когда вспоминает о расставании с тобой, – произнесла Корделия. – Он знает, что ты перестал бегать от самого себя и своих проблем; наоборот, ты идешь навстречу какой-то великой идее.
Она улыбнулась.
– Не одной, а многим великим идеям, – ответил Мэтью. Он подбросил гальку, поймал ее. Это был обыкновенный речной камень с блестящими прожилками. – Когда я пил, мой мир был так ограничен. Меня почти ничто не интересовало, кроме следующей выпивки. Сейчас мир снова стал огромным. Я хочу приключений, хочу совершать безумные, запоминающиеся, экстравагантные поступки. И теперь, когда я стал свободен…
Корделия не стала спрашивать, от чего он освободился; она знала. Мэтью все рассказал родителям
Потом Шарлотта взяла сына за руку.
– Благодарю Ангела за то, что ты рассказал нам, – произнесла она. – Мы всегда подозревали, что с тобой что-то произошло, но не знали, что именно. Мы лишились не только нерожденного ребенка, мы потеряли нашего младшего сына – тебя. Ты все больше и больше отдалялся от нас, и мы не в силах были тебя вернуть.
– Значит, вы меня прощаете? – прошептал Мэтью.
– Мы понимаем, что ты не хотел причинить нам зло, – сказал Генри. – Ты не собирался нанести вред здоровью матери – ты просто поверил глупым и злым людям, совершил ужасную ошибку.
– Но это была всего лишь ошибка, – подхватила Шарлотта. – Из-за нее мы не станем любить тебя меньше. Кстати, я вдвойне рада тому, что ты решил рассказать нам об этом именно сейчас… – Они с Генри обменялись улыбками, которые Джеймс описал как приторно-слащавые. – Потому что у нас тоже есть для тебя новость. Мэтью, у меня будет ребенок.
Мэтью утратил дар речи. Джеймс потом говорил Корделии, что это был день откровений.
– Но ты же уезжаешь не из-за будущего ребенка, верно? – засмеялась Корделия.
– Будущих детей, – мрачно поправил ее Мэтью. – По словам Безмолвных Братьев, у матери будет двойня.
Он усмехнулся.
– Отвечая на твой вопрос – нет; напротив, мне нравится, что у меня будут два маленьких брата или сестры. Когда я вернусь из своего путешествия, им исполнится год и они начнут проявлять себя как личности. Как раз настанет время научить их, что старший брат Мэтью – самый лучший и выдающийся человек из всех, кого им суждено когда-либо встретить.
– Ах, ты собираешься с самого начала привлечь их на свою сторону, – засмеялась Корделия.
– Совершенно верно.
Мэтью смотрел на нее сверху вниз; ветер, который дул со стороны озера, испортил ему прическу, и светлые волосы закрыли лоб.
– Прошлым летом, когда вы переехали в Лондон, – заговорил он, – я от души ненавидел твоего брата и заранее решил, что ты похожа на него. Но я быстро изменил свое мнение: ты оказалась порядочной, доброй, смелой и… словом, такой, каким я сам мечтал стать. – Мэтью взял девушку за руку, но в этом жесте не было ничего романтического; он вложил гладкий камень в ладонь Корделии и сжал ее пальцы. – Наверное, я не понимал – до того дня, как опустился на самое дно и ты прислала ко мне «Веселых Разбойников»… Не понимал, как сильно я нуждался в человеке, который проявлял бы доброту ко мне, зная обо мне все. Несмотря на то что я не просил о добром отношении и не заслуживал его. И когда мы с Оскаром поплывем за море, и я увижу вдали незнакомые берега, я буду думать о тебе и о твоей доброте. Я всегда буду помнить о тебе. И о том, что самые драгоценные дары – это те, о которых у нас не хватает смелости попросить.