Терновый венец Екатерины Медичи

Гульчук Неля Алексеевна

Город Бордо содрогался от криков ужаса, стонов и рыданий.

Мятежников, утопивших сборщиков налогов, сожгли всех до единого на костре.

Жителей города сгоняли на места пыток и казней, чтобы они лицезрели экзекуции и впредь были покорными своему скорому на расправу королю.

Французы все чаще стали вспоминать гуманного короля Франциска I и посылать проклятия на голову его сына и королевской фаворитки.

Екатерина знала об этом. Это было небольшой местью за нее, бедную Екатерину Медичи, которая сидя у себя во дворце, не смела поднять голос в свою защиту, держалась в тени и была превращена в машину для зачатия и вынашивания королевских детей.

В пику Монморанси решительный

и мужественный воин Франциск де Гиз задумал победить мятежников другим оружием – оружием переговоров. Он блестяще продемонстрировал свое умение договариваться с населением и способность заставлять своих солдат неукоснительно выполнять его приказы.

Воины Меченого, войдя в город Коньяк, вели себя вполне лояльно: не грабили, не пытали, не убивали, не насиловали. С помощью своего обаяния Франциск де Гиз сумел достичь соглашения с мятежниками. Он заверил власти Коньяка, что не будет преследовать виновных в гибели сборщиков налогов, и попросил оповестить об этом жителей города, чтобы они не боялись его солдат.

Франциск де Гиз соблюдал все требования, предписанные человечностью и благонравием, особенно когда ему приходилось решать участь знатных дворян, женщин, детей и стариков. Кровопролития и погромы были отменены.

Многие открыто заявляли:

– Король Генрих II должен вести себя, как Франциск де Гиз.

– Не плохо бы, чтобы Меченый правил Францией. Вот у кого нашему королю следует поучиться мудрости.

– Они ведь ровесники и должны понимать друг друга.

Налог не был снят, все смирились с тяжким бременем, а Франциск де Гиз в одночасье стал героем толпы, его популярность выросла во много раз. У властей города он потребовал срочно восстановить мир и согласие, а также исправно исполнять повеления монарха.

В отличие от тщеславного Меченого, коннетабль усмирял мятежников по своему усмотрению, не задумываясь, как будут судить о нем другие.

По возвращении в столицу Анна де Монморанси и Франциска де Гиза был созван в полном составе Королевский совет.

Весь интерес заседания заключался в состязании между стареющим Монморанси, которого король считал носителем непреложной мудрости, и Гизом, воплощением движения, честолюбия, молодости и рыцарских подвигов.

– Ваше Величество, – обратился Меченый к королю, – я прошу вас разрешить мне задать коннетаблю мучающий меня после возвращения в столицу вопрос.

Генрих кивнул в знак согласия, и Франциск де Гиз обратился к Анну де Монморанси:

– Монсеньор, почему вы действовали так жестоко, почему совершали поступки, несовместимые с достоинством воина и законами чести? Я бы посоветовал вам усмирять жителей королевства с меньшей жестокостью. Не за горами возобновление войны с Карлом V. Нам нужны боеспособные воины, а не калеки и трупы.

Король повернулся в сторону коннетабля, как бы говоря ему: ваше слово.

С поразительным хладнокровием Анн де Монморанси ответил:

– Я действовал, исключительно исполняя повеление короля отомстить за убийства королевских чиновников и неподчинение приказам Его Величества. Я истребил в Бордо более тысячи мятежников и их ближайших родственников, перед казнью подверг всех пыткам. И горжусь этим! Эти казни закрыли рты многим.

– Кровопролитиями и казнями вы желали усилить свое влияние на короля, не так ли? – язвительно спросил Франциск де Гиз.

– Военачальник не должен оставлять безнаказанным нарушение спокойствия в государстве, – невозмутимо продолжал Монморанси. – Единственное средство заставить мятежников прекратить смуту – воздать им по заслугам. Видите ли, я значительно старше вас и хочу в назидание привести один пример из своего военного опыта: однажды во время Итальянской кампании, еще до взятия

в плен короля Франциска, мы пленили три сотни вражеских всадников и вскоре вернули их противнику, только у каждого из них была отрезана стопа на одной ноге и кисть на одной руке. И противник сразу изменил свое поведение. Беспощадная война обратилась в обмен любезностями. Запомните, во время усмирения непокорных нельзя держать в руке и шпагу, и шляпу одновременно. Когда надо сбить спесь с бунтовщиков, милосердие вам поможет лишь на непродолжительный срок, и вы скоро убедитесь в этом, сеньор. Только волчья стая может побороть стадо непокорных овец.

Этот диалог, грозящий перейти в открытую ссору, встречен был двояко: возгласами одобрения или возмущения в зависимости от симпатий и склонностей того или другого члена совета.

Король посчитал разумным сохранить нейтралитет, так как любил и почитал одного и считал своим другом другого.

Однако маховик насилия, благодаря стараниям Дианы и Монморанси, стал яростно раскручиваться.

Вступление Генриха II в Париж после коронации в Сен-Дени Екатерины Медичи совпало с ужесточением королевской политики. Под влиянием фаворитки король решил покончить с протестантами: главным инструментом их преследования стала созданная в Париже Огненная палата. Создание кровавой палаты пыток и уничтожения инакомыслящих ознаменовало окончательный поворот Короны к репрессивной политике, которую нагнетала новоявленная герцогиня де Валентинуа.

Отныне во Франции роскошь сосуществовала рядом с мучениями, крики жертв изощренных пыток вторили беззаботному смеху придворных, великолепие праздников соседствовало с полыханием костров.

Екатерина была в панике. Она искала пути, как убедить Генриха погасить огонь, разжигаемый Дианой де Пуатье, пока он не превратился в трудногасимое пламя.

Опасно действовать открыто с помощью одной лишь силы, считала она.

Но остановить фаворитку было уже невозможно. Вскоре после въезда короля в Париж Диана де Пуатье посчитала, что смоет с себя пятно греха пылкой любви к королю, став еще более непреклонной противницей сторонников Реформации, которые, словно поганые грибы, прорастали повсюду – во дворцах, мастерских ремесленников, в провинциях. Мадам призывала своего страстного любовника к твердости, часто напоминала ему слова Карла Лотарингского, сказанные Генриху во время коронации:

– Сделайте так, чтобы потомки сказали о вас: «Если бы Генрих II не царствовал, Римская церковь рухнула бы до основания».

И Генрих ответил тогда кардиналу:

– Согласен с каждым вашим словом.

К словам кардинала Диана де Пуатье добавила и свои:

– Ваше Величество, в воздухе носится еретическая зараза. Всякий сброд предлагает нововведения в религии. Мы не должны делать никаких уступок протестантам. Традиции католической церкви священны, как Ветхий и Новый Заветы.

Всякая свобода мысли ужасала нового короля, он взирал на еретиков глазами Дианы как на мятежников. Как и она, он был глух к духу времени и верил в действенность преследований и жестоких казней. Пламя костров стало нещадно пожирать французских мужчин и женщин всякого сословия, духовных лиц и мирян. Екатерина содрогалась: скоро на костры не хватит дров.

К великому гневу герцогини де Валентинуа даже среди ее слуг обнаружили еретиков. Одного из них, лучшего портного, она велела немедленно заточить в каменных подвалах Бастилии. Смертный приговор несчастному был предрешен.

Кардинал де Гиз посоветовал Диане внушить королю мысль о богословском споре, который позволил бы монарху возглавить кампанию по спасению заблудших душ.

Новая роль церковной настоятельницы пришлась по душе перезрелой мадам и вдохновила ее на новые подвиги во имя веры.