Терновый венец офицера русского флота
Шрифт:
Освященный 20 июля 1762 года Богоявленский собор, императрица Екатерина Великая «изустно повелела новоосвященную церковь Именовать Морским собором».
Великолепный храм стал памятником славы русского флота. Именно в нем 14 сентября 1770 года в присутствии Екатерины II состоялся благодарственный молебен по случаю победы под Чесмой. В Хиосском проливе, у крепости Чесма российский флот под флагом графа А.Г.Орлова, при командовании авангардом адмиралом Г.А.Спиридовым, одержал одну из крупнейших своих побед: русские моряки совершенно истребили весь турецкий флот, состоявший
Очевидец описывал этот молебен следующими словами: «Литургия начиналась в 8 часов, но уже задолго до этого были построены шеренги юных кадетов и моряков в красивых парадных мундирах. Наконец, прибыла сама императрица, и все расступились, пропуская ее в верхний храм на красиво убранное Царское место. За ней последовал великий князь Павел Петрович, будущий император Павел I, тогда носивший высший офицерский чин фло-та — генерал-адмирал, следом флагман-офицеры, видные флотоводцы.
Весь цвет столичного духовенства участвовал в торжественном служении. После литургии пели благодарственный молебен за одержанную победу и «совершенное истребление» неприятельского флота. Выходящую из храма императрицу моряки встретили громогласным одиннадцатикратным «Ура!». И тотчас, по особому сигналу, над стенами Адмиралтейской крепости взвился штандарт и началась пальба из 101 пушки».
Бруно Садовинский купил свечи и подошел к иконе Святого Пантелеймона Целителя. На ней была укреплена бронзовая табличка с надписью: «Сия икона сооружена усердием команды Гвардейского экипажа крейсера 1-го ранга “Рында” и привезена и освящена с Святой Афонской горы по окончании дальнего плавания в 1896 годе».
Прочитав табличку, мичман вспомнил, как будто это было вчера, свою кадетскую морскую практику на учебном корабле «Рында». Да, это был тот самый прославленный крейсер I ранга, ставший к 1912 году учебным кораблем Морского Корпуса.
Бруно помолился о здравии — оно ему очень понадобится на Севере. Затем он подошел к главной святыне храма — небольшому образу Святителя Николая Чудотворца. Икона эта — греческого письма XVII века. Она хранилась еще в первоначальной деревянной церкви. Образ Николая Чудотворца украшала богатая серебряная золоченая риза, серебряный венец с драгоценными каменьями — изумрудами, бриллиантами, аметистами — и надпись «Святой Николай Чудотворец», тоже сделанная из аметистов, оправленных в серебро.
Засветив свечу, Бруно начал молиться… Молился он истово, вкладывая в знакомые с детства слова молитвы всю свою израненную душу и измотанное сердце. Постепенно облик святого стал расплываться и проникать в душу молящегося… Сколько простоял Бруно у образа Николая Чудотворца, он сказать бы не смог. Ему показалось, что прошло очень много времени… В душе что-то изменилось. Он чувствовал это, но не мог объяснить. Его путь лежал на Север. И хотя Садовинский не бывал на Крайнем Севере, он прекрасно представлял себе и холод, и снега, и льды за Полярным кругом. Все это представилось ему так ярко, что он почувствовал, как повеяло ледяным холодом. В это мгновение Бруно увидел и нечто иное — ему провиделся его терновый венец. Чудесным образом провиделось
Бруно не струсил и не ужаснулся: — Будет, как будет! — Он только крепко сжал зубы и повел головой, сбрасывая видение. Через несколько минут мичман вышел из храма и зашагал по одной из улиц в сторону от центра. Ему надо было выбираться из города.
Первый раз, по велению судьбы, я оказался в Никольском Морском соборе в июне 1980 года, после перевода с Севера к новому месту службы в Ленинград. В назначенное время я прибыл в бывшие казармы Гвардейского Флотского экипажа, на улицу Римского-Корсакова, дом 22 для представления своему новому начальнику — контр-адмиралу И.И.Петию. Дежурный офицер предупредил меня, что адмирал будет занят еще не менее получаса.
Я вышел на улицу, прошел в сторону Крюкова канала и увидел прекрасный бело-голубой храм с пятью золотыми куполами. Перейдя через мост и пройдя небольшим тенистым парком мимо памятника офицерам и матросам броненосца «Император Александр III», я остановился у входа в храм. На мне была флотская офицерская форма, погоны капитан-лейтенанта, во внутреннем кармане тужурки — партбилет. Постояв немного, почему-то от волнения задержалось дыхание, я снял фуражку и вошел в полутьму собора. После яркого солнечного света, в храме казалось темно…
Тут я почувствовал прикосновение, и какая-то старушка подвела меня к старинной иконе со словами: «Это ваш покровитель — Никола Морской, господин офицер». Такие слова, в советское время, по отношению к себе я слышал впервые.
Или глаза привыкли, или в этот момент в открытую дверь храма заглянуло солнце, но лик иконы Святого Николая Чудотворца просветлился. Я стоял в смущении в тени у колонны, а лик старца был ясно виден и, казалось, он смотрит на меня в упор. Постояв немного, я вышел из храма…
С тех пор, вот уже 30 лет я и моя семья являемся прихожанами Морского Богоявленского Никольского собора. Не чудесным ли образом судеб морских таинственная вязь связала время и человеческие судьбы. Теперь и я молюсь у тех же икон, у которых молились офицеры Российского императорского флота, в том числе и мичман Б.-С.А.Садовинский.
И я задерживаю свой взгляд на той же бронзовой табличке иконы Целителя Пантелеймона — «Сия икона сооружена усердием команды Гвардейского экипажа крейсера 1-го ранга “Рында” и привезена и освящена с Святой Афонской горы по окончании дальнего плавания в 1896 годе». Круг истории замкнулся.
Весной и летом 1918 года жизнь в Петрограде почти замерла. А.Иконников-Галицкий в «Хронике петербургских преступлений» писал об этом следующее:
«Великое народное бедствие явилось на опустевшие улицы Петрограда прозаично и обыденно: очереди за пайками, нетопленные жилища, толпы мешочников на вокзалах.
Городских жителей обуял смертный страх: не получить четвертушку хлеба и ржавую селедку по карточке. Главный враг — платяная вошь — распространитель сыпного тифа. Самые массовые преступления — подделка продовольственных карточек и подпольная торговля самогоном и спиртом, и чтобы забыться обо всех бедствиях — кокаин, морфий, гашиш».