Террариум 3
Шрифт:
— Ну, чё пронесло Власяра. Ха-ха-ха. Я уж думал, что жёнка тебя прибьёт. — Сказал один из охранников.
— Помалкивай Петя. — Погрозила ему кулаком тётя Ира.
— Всё-всё, молчу. Хе-хе. Хорошо тебе отдохнуть Влас.
— Спасибо братан.
Они шли по улицам. По широким и узким. По хорошевшим. Окна в домах застеклены, а не заколочены. Народ здоровается, а не пустым и голодным взглядом смотрит.
Торговцы рыбу предлагают — живую и мёртвую. У одного, в клетке поросёнок хрюкает, у другого зимняя одежда развешана. Только оружейники ничего не продают. У всех надпись: «Товара
В толпе видны люди с нашивками в виде свастики. Это беженцы, направленные сюда из пунктов распределения, а может и сами сюда пришедшие. Все они чем-то заняты. Грузы тягают, чинят что-то в лавках помогают. И полиция везде ходит. На них посматривает.
— Куда ребята путь то держите? — Вдруг спросил дядька Влас.
— В Москву. — Ответил Персей. И пускай. Егерь сейчас говорить не хочет. Вдруг узнают.
— И зачем же вам сейчас в Москву. Там сейчас говорят не легко. Мобилизация там особо свирепствует. Всех подряд в армию берут. Так что закроют столицу скоро. Военное положение и все дела.
— Нам всё равно. Просто нужно туда. По личным делам.
Дошли. Жилой район. Избы кругом и двухэтажные бараки. Иногда каменные здания. Всё это близко друг к другу. Уплотнено, не протиснешься.
Возле колодца никто не сгоняет молодых парней. Не строит, не выдаёт форму. Не гонит из города на очередную войну, чтобы голодных ртов в городе было поменьше.
Нету здесь такого. Зато есть памятник всем тем, кого гнали. Подтянутый солдатик, красавец с автоматом. А на постаменте написано: «Всем героям нашего города. Бойцам 29-й роты, 3-й стрелковой дивизии. Мы гордимся ими и будем помнить.».
Эту роту и эту дивизию расформировали на вторую неделю их существования из-за огромных потерь на северо-восточной части фронта. Не многочисленных выживших распределили по другим частям.
Снова перед глазами строй исхудавших ребят в форме и лица тех, кто погонит их на фронт. Среди этих лиц, и лицо Егеря. Он доброволец. У него автомат. Его никуда не нужно гнать. Он сам побежит, крича: «Ура!» и других погонит.
Тётя Ира открыла дверь.
Дом у них был всё таким же уютным. С тех пор как Егерь был здесь в последний раз здесь многое изменилось. Поменялась мебель и места её расположения. На полочках стояли банки с различными соленьями. На столе стояла миска со свежими пирогами. Пахли они восхитительно.
Интересно, как там всё у родителей? Изменилось? Их дом на соседней улице. Сотня шагов и он дома. Как они там? Живы ещё? Что о Егере думают? Что мёртвый он?
— Садитесь все за стол. Я чайник поставлю. И угощайтесь пирогами. Их на всех хватит. — Сказала, улыбаясь тётя Ира, и пошла к большой русской печке.
Лесогон быстро взял пирог и начал живо его есть. Его изголодавшийся, юный организм, просил пищи. Из пирогов падали куски капусты в большом количестве наложенной в них.
— Если вы и вправду собираетесь идти до Москвы, то вам придётся пройти не малый путь. Сейчас конечно зима и зверья от того не так много, но холода лютейшие. Вы точно до туда доберётесь? — Спросил дядька Влас, сев на против.
— Будете? — Спросил Лесогон у Егеря, протягивая пирожок.
— Нет. — Коротко ответил
Он не заметил, но в этот момент тётя Ира дёрнулась. Она что-то узнала в голосе, как ей казалось, совершенно чужого для неё человека. Какую-то знакомую нотку в грубом голосе.
Она повернулась к гостям и взглянула на бритого здоровяка, разодетого словно солдат штурмовой группы. Тётя Ира присмотрелась к его лицу, покрытому шрамами и ожогами. К его выцветшим глазам, грязным бровям, сломанному носу. К каждой его бородавке и не ровности. Кажется, она начала понимать, и чтобы убедится решила окликнуть чужака:
— Федя?
Он испугался. Взглянул на неё. Ему не хотелось, чтобы его узнавали. Да, это был он. Федя Харитонов.
— Влас! Да это же Федя! — Крикнула тётя Ира.
Дядька Влас взглянул на неё не довольно, не понимающе.
— Какой ещё Федя?!
— Федя! Харитонов!
— Да ну, — Дядька Влас взглянул на Егеря, — бре… — И встал вдруг от удивления. Он тоже это увидел. Знакомые черты в незнакомом лице. — Федя? — Спросил он испуганно, с надеждой.
Егерь сжал губы и кулаки. Его зубы затрещали от напряжения. Он не хотел говорить этого. Хотел сдержать в себе это слово. Найти способ выкрутится. Но эмоции, которые дремали в нём уже многие годы внезапно проснулись, и он вскочил, и сказал одно простое слово, однако способное разрушить горы:
— Да.
И все замолкли, застыли. Все звуки вокруг словно исчезли для всех. Никакого гама города, свиста сквозняка, мяуканья кошки, сидящей на печи. Всё пропало.
Дядька Влас обнял Егеря, так крепко как мог, как даже сыновей давно не обнимал. Из его глаз потекли слёзы.
Тётя Ира зарыдала от радости и тоже побежала обниматься.
Лесогон с Персеем улыбались.
Всем было хорошо. Только кошке было на всё плевать.
***
Когда сыновья дядьки Власа пришли домой, то обнаружили, что дома праздник. Стол накрыт. На нём стояли всяческие вкусности и домашний спирт.
— О, ребята давайте сюда, да побыстрее. — Сказал дядька Влас увидев сыновей и махнув им рукой. — У нас сегодня неожиданно дорогие гости.
Сыновья поспешили за стол.
— Знакомьтесь ребята. Это Федя Харитонов. Сын дяди Максима.
Братья пожали Егерю руку из вежливости, хотя они с ним уже и виделись.
— Это мой старший. — Дядька Влас положил свою тяжёлую ладонь на плечо самого низкого и самого здорового из сыновей. — Кузьма.
— Это средний. Глеб. — Указал Дядька Влас на сына, сидящего дальше всех от него. Он был самый высокий, с тёмными, длинноватыми волосами, с ещё не до конца дожившими синяками на физиономии.
— А я Федя. Как вы. — Сам представился младший. Короткостриженый юноша, с немного кругловатым лицом и отсутствующим мизинцем на левой руке.
— Очень приятно со всеми вами познакомится. — Сказал Егерь улыбаясь. Его лицу было не приятна улыбка. Оно попросту отвыкло изображать подобную эмоцию.
— Так что же вы сразу этого не сделали, а так долго ждали? — Спросил средний брат.
Егерю отвечать совершенно не хотелось, но он ответил:
— Я не знаю. Боялся, наверное. — Взглянул он на Глеба.