Террор гладиатора
Шрифт:
Глава девятая.
Сгоревший в редакции своей газеты Ринат Аблязов уже не мог знать, что Крестный его обманул. Однако и сам Крестный не знал, что снабдил редактора купленной им газеты ложной информацией. В ту ночь Новочебоксарский химический комбинат благополучно доработал до утра, а на дрянновском торфяннике ночь прошла так же спокойно, как и предшествующие ей, по крайней мере, тысяча ночей. Вероятно, так же спокойно пройдет и последующая тысяча ночей.
Этой ночью Крестный никак не мог заснуть, то и дело ворочался, не находя удобного положения в постели, вздыхал, тер себе грудь – сердечко, что-то поджимало – вставал
За окном заметно посерело, из темноты начали проявляться крыши и стены стоящих рядом домов. Вот-вот уже солнце должно было взойти, а он все мучался бессонницей, раздираемый сомнениями и воспоминаниями. Прожитая им жизнь вставала перед глазами, словно не его это были годы. Все было глупо, как в индийском кино, хотя и динамично, как в американском боевике, последние годы, правда, все больше смахивающем на кровавый триллер.
Отсутствие известий о новых террористических актах в Поволжье изматывало Крестного стоящей за всем этим неопределенностью. Он уже одурел от уверенно-всезнающего тона дикторов радиостанции «Эхо Москвы», с напряжением ожидая в каждом информационном выпуске долгожданного известия. Но «Эхо Москвы» час за часом рассказывая о новостях, ничего не сообщало о событиях а Поволжье.
Наконец, настало утро, а сообщений все не было. У Ивана что-то явно, не сложилось, подумал Крестный. Вот черт! Не мог же Иван лажануться! Если Иван за что-то берется, можно говорить – готово! Что же там у него случилось? Неужели нарвался на засаду каких-нибудь омоновцев и порезали его очередями? Нет не может быть. Иван засады чует за три версты, и обходит за при километра.
«Ваня! Что там с тобой? Ваня! – думал Крестный, куря сигарету за сигаретой. – Где ты Ваня? Почему молчишь? Зачем мучаешь старика!»
Иван не попал в засаду, Он действительно чуял опасность издалека и всегда успевал к ней приготовиться, прежде чем сидящие в засаде противники, успевали его заметить. Чаще всего – они его вообще не замечали. Иван подбирался к засаде как можно ближе незамеченным, а потом расстреливая, сидящих в ней, или душа их руками. Так он расправлялся с засадами.
Но сейчас засада была абсолютно ни при чем. И все же – химкомбинат на Волге, который они с Крестным наметили взорвать, остался цел, а Иван сидел в машине на трассе Ульяновск-Чебоксары и не мог заставить себя двинуться дальше. Машина стояла на обочине. Иван откинулся на сидении назад и испытывал очень необычное для себя, и в то же время мучительное состояние. У него болела душа... Его оттаявшая отмороженная душа.
Иван мчался по пустому шоссе в сторону Чебоксар, не думая, практически, ни о чем, лишь изредка поглядывая на часы и прикидывая – успевает он уложиться в график, который они с Крестным наметили еще в Москве. Пока, вроде бы, успевает...
Шоссе было пустым, Ивана ничто не отвлекало от мыслей и воспоминаний. В голову лезла Чечня, кровь и смерть, которые возникали просто неизбежно, стоило Ивану подумать о Чечне. Но Иван старался отогнать воспоминания о Чечне, не дать ей вновь завладеть собой полностью, как всегда случалось, когда он погружался в страшные чеченские воспоминания о гладиаторских боях.
Иван старался отвлечься, принялся рассматривать пролетающие мимо деревья, поскольку больше остановить взгляд на пустом шоссе было не на чем. Дорога впереди делала небольшой изгиб,
Увидев ее, Иван принялся ее разглядывать сначала для того, чтобы отвлечься, затем она сама по себе притягивала его внимание, а потом он просто уже не мог отвести от нее взгляда... Она словно подготавливала его к какой-то мысли, поймать которую он и боялся и очень хотел в одно и то же время.
И тут Иван понял, от какой мысли он все последнее время прятался, понял, также, что не сможет ехать дальше, хотя бы просто потому, что не сможет вести машину. Он резко нажал на тормоз. С оглушительным визгом машину начало закручивать на шоссе, и едва не выбросило с дороги в кювет, и, хотя Иван не предпринял абсолютно ничего, чтобы предотвратить аварию, с машиной и си ним, конечно, ничего не случилось... Впрочем, это только с машиной, не с ним. С Иваном, наоборот что-то произошло и он даже понял – что.
Еще мгновение назад спокойный равнодушный и агрессивный одновременно, страшный и вызывающий жалость, этот пустой мир, населенный людьми, взорвался болью, словно кусок тротила. Грудь Ивана раздирало что-то посильнее пули или железного прута, ножа или любого другого куска железа. Это не была боль, пришедшая извне, она родилась в самом Иване, и поэтому он понимал, что избавиться от нее нет никакой возможности.
– Надя... – с трудом произнося это волнующее его имя, Иван чувствовал, именно здесь кроется причина его страдания...
Рассматривая старую березу на краю дороги, Иван вспомнил еще раз, как он прощался накануне своего отъезда с Надей... Он обещал вернуться. Иван ясно видел сейчас, что Надя не верила ему. Нет, даже не ему, она знала, что Иван ее не обманывает, что он на самом деле вернется, но не верила, что еще когда-нибудь увидит его... Она словно знала больше того, что видела и слышала.
– Надя, – повторил вновь Иван, привыкая к звукам ее имени, которое он никогда не произносил вслух, – Я вернусь к тебе. Мы с тобой еще встретимся, непременно. Я тебе это обещаю.
Ставший, почему-то непослушным язык Ивана с трудом выговаривал странные, непривычные слова, от которых становилось еще больнее, но в то же время захотелось вновь и вновь произносить их, словно в них заключалась какая-то непонятная надежда...
Еще несколько мгновений назад казавшееся столь важным задание, которое дал Ивану Крестный, казалось теперь незначительным, какой-то мелочью, глупостью и даже более того, вызывало у Ивана неприязнь. Особенно мерзкое чувство Иван испытывал теперь, вспоминая, как он мылся в душу на компрессорной станции и смывал с себя кровь убитых им людей. Ему показалось даже, что он до сих пор стоит под тем душем и ногтями сдирает с себя засохшую кровь, которая никак не сходит. Эта картина начала преследовать его, ему начало казаться, что чужая пролитая им кровь просто пропитала его насквозь, и ее нельзя отмыть, ее можно только срезать Ивана ножом, вместе с его телом, чтобы выпустить наружу что-то, что мечется внутри этого тела, задыхаясь от душащей его чужой крови, захлебываясь в ней...