Террор
Шрифт:
– Четыре вельбота мы возьмем точно, — рассеянно ответил Пеглар, все еще занятый мыслями о подстрекательствах к мятежу и о том, что он видел сегодня утром. — Судовые шлюпки имеют такую же длину, как вельботы, но чертовски тяжелые. Я бы их оставил, а взамен взял четыре тендера. У них длина всего двадцать пять футов, но они гораздо легче вельботов. Однако, возможно, у них слишком большая осадка для плавания по реке «большой рыбной» — если мы вообще до нее доберемся. Шлюпки поменьше, и ялики слишком легкие для плавания в открытом море и слишком хрупкие для долгого перехода через льды и путешествия
– Значит, вы полагаете, четыре вельбота, четыре тендера и два полубаркаса? — спросил Бридженс.
– Да. — Пеглар невольно улыбнулся. Несмотря на многие годы флотской службы и тысячи прочитанных книг, офицерский стюард Джон Бридженс по-прежнему очень слабо разбирался в некоторых вещах, связанных с морским делом. — Да, Джон, я думаю, эти десять.
– В лучшем случае, — сказал Бридженс, — если большинство больных поправится, каждую лодку будут тянуть всего только десять человек. Нам такое по силам, Гарри?
Пеглар снова потряс головой.
– Все будет совсем не так, как при переходе через замерзшее море от «Террора», Джон.
– Что ж, благодарение Господу за эту маленькую милость.
– Нет, я имею в виду другое: мы почти наверняка потащим лодки через остров, а не по морскому льду. Нам придется гораздо труднее, чем при переходе с «Террора», когда мы тащили всего по две лодки за раз и могли поставить сколько угодно людей в одну упряжную команду, когда требовалось преодолеть препятствие. И сейчас лодки будут еще тяжелее прежнего нагружены провиантом, снаряжением и больными. Полагаю, каждую лодку будут тащить по двадцать или более упряжных. И даже тогда нам придется перетаскивать наши десять лодок поочередно.
— Поочередно? — переспросил Бридженс. — Боже мой! Да нам потребуется целая вечность, чтобы дотащить даже эти десять лодок до места назначения, коли мы будем постоянно ходить взад-вперед. И чем больше мы будем слабеть от болезни и усталости, тем медленнее будем продвигаться.
— Да, — сказал Пеглар.
– Есть ли у нас хоть самый ничтожный шанс подняться на этих лодках по «большой рыбной» до Большого Невольничьего озера и фактории?
– Сомневаюсь, — сказал Пеглар. — Возможно, некоторые из нас протянут достаточно долго, чтобы добраться с лодками до устья «большой рыбной», и если лодки исправны и идеально оснащены для речного плавания, и если… но нет, думаю, шансов у нас никаких.
– Зачем же тогда капитанам Крозье и Фицджеймсу подвергать нас таким тяготам и мукам, коли у нас нет ни шанса? — спросил Бридженс.
В голосе старшего мужчины не слышалось ни обиды, ни тревоги, ни отчаяния — одно только любопытство. В свое время Джон задавал Пеглару тысячи вопросов по астрономии, естественной истории, философии, ботанике и многим другим предметам именно таким вот мягким, слегка любопытным тоном. Большинство вопросов он задавал, как учитель, который знает ответ, но вежливо допрашивает своего ученика. В данном случае Пеглар был уверен, что Джон Бридженс не знает ответа на вопрос.
— А какой у нас выбор? — спросил фор-марсовый старшина.
— Мы могли бы остаться здесь, в лагере «Террор», — сказал Бридженс. — Или даже вернуться на «Террор», когда наша численность… сократится.
– Зачем? — спросил Пеглар. — Чтобы просто ждать смерти?
– Ждать
– Смерти? — Пеглар осознал, что почти кричит. — Кто, черт возьми, хочет ждать смерти в терпимых условиях? Если мы доберемся с лодками до побережья — хотя бы с несколькими лодками, — по крайней мере у некоторых из нас появится шанс. Возможно, к востоку от Бутии будет чистая от льда вода. Возможно, нам все-таки удастся подняться по реке. По крайней мере некоторым из нас. И те, кому удастся выжить, смогут рассказать родным и близким погибших о том, что с нами случилось и где мы похоронены, и о том, что в последние минуты жизни мы думали о них.
– Вы мой родной и близкий человек, Гарри, — сказал Бридженс. — Из всех мужчин, женщин или детей на свете вы единственный, кому небезразлично, жив я или умер, не говоря уже о том, где упокоятся мои кости и какие мысли посетят меня перед смертью.
У Пеглара, все еще раздраженного, учащенно забилось сердце.
– Вы еще меня переживете, Джон.
– О, в моем возрасте, с моей немощью и прогрессирующей болезнью мне едва ли…
– Вы еще меня переживете, Джон, — с упором повторил Пеглар. Он сам удивился страстной настойчивости своего голоса, а Бридженс моргнул и умолк. Пеглар взял пожилого мужчину за кисть. — Обещайте мне сделать для меня одну вещь, Джон.
– Разумеется. — В голосе Бридженса не слышалось обычной добродушной насмешки или иронии.
– Мой дневник… он небольшой, в последнее время мне трудно даже просто ясно мыслить, а уж тем более писать… я очень болен проклятой цингой, и, похоже, она пагубно действует на мои умственные способности… но последние три года я вел дневник. Записывал свои мысли. Описывал события, происходившие с нами. Если бы вы взяли его, когда я… когда я покину вас… просто взяли с собой в Англию, я был бы очень вам благодарен.
Бридженс только кивнул.
— Джон, — сказал Гарри Пеглар, — я думаю, что капитан Крозье решит выступить в поход в скором времени. В самом скором. Он знает, что мы слабеем изо дня в день. Скоро мы вообще будем не в состоянии тащить лодки. В ближайшем будущем мы начнем умирать здесь десятками, и обитающему во льдах зверю не составит труда утаскивать нас из лагеря или убивать нас в своих постелях.
Бридженс снова кивнул. Он смотрел вниз, на свои руки в рукавицах.
— Мы с вами в разных упряжных командах, мы окажемся в разных лодках и, возможно, даже закончим поход порознь, если капитаны решат испробовать разные пути к спасению, — продолжал Пеглар. — Я хочу попрощаться с вами сегодня, раз и навсегда.
Бридженс молча кивнул. Он смотрел на свои башмаки. Туман плыл над лодками и санями, клубился вокруг двоих мужчин, словно холодное дыхание некоего чуждого бога.
Пеглар крепко обнял друга. Бридженс на мгновение застыл в напряженной позе, а потом тоже обнял Пеглара. Объятие вышло неловким, поскольку оба мужчины были в объемистых заледенелых шинелях и многочисленных поддевках.
Потом фор-марсовый старшина повернулся и медленно двинулся обратно к лагерю «Террор» и к своей крохотной круглой палатке, где дрожащие, немытые мужчины, сейчас свободные от служебных обязанностей, тесно жались друг к другу в своих холодных спальных мешках.