Террористка
Шрифт:
Старков сел к окну и закурил. За окном была темнота, но в доме напротив светилось несколько окон. Что за этими окнами? Тоже тревога? Страх и неуверенность в себе? Или, наоборот, безудержное веселье?
В шесть часов утра он набрал с трудом найденный в записной книжке телефон, который оставила ему Оля. Только благодаря присущей ему привычке к дисциплине, годами вырабатываемой офицером, он смог сосредоточиться и вспомнить, в какую именно книжку и на какой странице он записал ее телефон.
— Да! — ответил хриплый со сна женский голос,
Он хотел было извиниться и положить трубку, но все-таки запинающимся голосом попросил позвать Олю.
— Олю! — голос на том конце связи вздрогнул. — Одну минуту. Вы только подождите, пожалуйста.
— Я слушаю, — раздался через минуту задыхающийся, но уже знакомый голос.
— Это я… Стас.
— Где ты? — приглушенно спросила женщина, но в голосе ее было столько тепла, что у Старкова перехватило дыхание. Он назвал адрес.
— Я буду через час.
Весь этот час он ходил быстрыми шагами по квартире.
Звонок в дверь. В дверях ослепительно красивая женщина с широко раскрытыми глазами. Чужая, пахнущая духами.
— Милый! — вздох перешел в стон и нежные руки сошлись на его затылке.
«Держись, комбат», — сказал он себе.
14
В эти последние муторные годы люди ни в чем так не нуждались, как в человеческом участии и любви. Но вот парадокс! Ни от чего они так не бежали, как от любви. Они гнали ее вон из своей души, ибо боялись. Все в этой жизни оказалось вдруг ложным и зыбким. Никому и ни в чем нельзя было довериться. И люди еще больше отравляли свою жизнь подозрениями и вынужденной отчужденностью. Только те, кто успел полюбить раньше, держались друг за друга. Только те, в ком бушевавшая чувственность подавляла все остальное, предпочитали заниматься любовью, с тем, чтобы, бросив одного партнера, тут же отыскать другого, такого же ненасытного самца или самку.
Любить по-настоящему могли только самые смелые, которые ничего не боялись. В уставшем, омертвевшем обществе вспыхивали никому не видимые костры.
У Старкова было мало женщин. После бурных влюбленностей первой молодости он относился к ним достаточно равнодушно. И женился он по расчету на молодой, здоровой девке, только потому, что хотел сына.
И тут… эти сияющие тихим светом глаза. Они лежали с Олей на чужой кровати, на чужих простынях, и он не мог поверить, что эта поразительно красивая женщина счастлива с ним. Чего он только не наслушался в свой адрес за эти сутки.
— Ты кто по знаку? — спросила Оля.
— По какому знаку?
— По знаку зодиака? — в который раз беспричинно рассмеялась она счастливым смехом. — Я шесть лет занималась дзюдо, — Оля блаженно откинулась на подушку, — счастливые времена. Я дошла до мастера спорта. В нашей школе мне равных не было. Нет ничего чудеснее, чем упоение собственной победой.
— Я думал, подобное свойственно только мужчинам.
— О нет! — Оля оперлась на локоть. — В
Старков промолчал. Он уже, кажется, любил женщину, лежавшую рядом с ним, но еще не привык к ней. Это была первая их нормальная ночь, которую они провели в постели.
Он немного застенчиво ткнулся в душистую горячую шею женщины, и она с готовностью откликнулась, ласково обняла. Но убедившись, что он не намерен приступать к дальнейшим действиям, она быстро успокоилась.
— Слушай, — сказала она, — Стас — это ведь сокращенное от Станислава? Я не хочу называть тебя Стас. Я буду называть тебя Славой.
— Как хочешь, — ответил Старков.
Женщина, отдававшая ему всю себя, имела право называть его так, как хотела.
— Какой ты Стас, — поглаживая его по плечу, говорила Оля. — Я, когда слышу это имя, почему-то вспоминаю группу Стаса Намина. Стас — это что-то бледное и пижонское. Слава — гораздо лучше.
— Что-то такое гнусное, скользкое и ядовитое, — улыбнулся Старков.
— Скорпион?
— Да.
Брови Оли сдвинулись к переносице. Она не нахмурилась, скорее задумалась.
— Ты что? — коснулся он ее руки.
— Я Лев, — ответила женщина.
— Ну и что?
— Все сходится. У Львов и Скорпионов не может быть счастливого брака, а только короткая и испепеляющая страсть.
«Какой уж тут счастливый брак», — подумал Старков и промолчал.
— Я красивая?
— Очень.
— Я никогда так не радовалась от того, что я красивая.
— Почему?
— А пусть тебе завидуют. Пусть видят, что я принадлежу тебе.
Старков вздохнул.
— Не веришь мне?
— Верю.
— А почему вздыхаешь?
— Потому что верю.
— Не бойся, — она осторожно провела ладонью по его груди, и голос зазвучал встревоженно, — я не причиню тебе зла.
— У тебя интересное сложение, — перевел он разговор на другую тему, — ты очень плотная.
— А как тебя называла мама? — продолжала допрос женщина.
— Стасик.
— А твои другие женщины? Расскажи мне о них.
— Было бы о ком рассказывать, — лениво отозвался Старков, но по грозному молчанию своей подруги понял, что рассказать надо.
Она очень внимательно и внешне спокойно слушала его, глаза ее были прищурены особым образом. Только этот прищур и выдавал ее ревность.
— Это все? — спросила она без интонации, пресно.
— Почти.
— Жаль, — сказала Оля, — тебе не с кем меня сравнивать.
— Говорят, женщины не любят, когда их с кем-то сравнивают.
— Бог мой, кому это известно, что женщины любят и чего они не любят? Я бы хотела, чтобы у тебя до меня были самые красивые женщины и ты понял бы в этой постели сейчас, что я лучше всех.