Террористка
Шрифт:
Трубецкой засмеялся. Этот смех стал загадкой для Оли, но загадка тут же разъяснилась. Ника был уверен, что Дубцова почти не интересуют женщины.
Но в тот самый момент, когда Трубецкой отправился к своей машине, а Оля пообещала выйти к нему минут через десять, ее вызвал к себе Дубцов.
— Разговор будет недолгим, Оля, — сказал Дубцов, — вы не хотели бы стать моей супругой… фиктивно? Сейчас я не могу вам все вразумительно объяснить, но поверьте, вы ничего не теряете, а приобрести можете многое.
— Черт возьми, — сказала Оля.
Валериан Сергеевич
— Вы были в церкви?
— Нет, — ответила Оля.
— Надо сходить. А сейчас извините. У меня очень болит голова.
И действительно Дубцов выглядел измученным. Постоянно щурил глаза, точно в лицо ему бил луч света. Но свет в кабинете Дубцова был мягкий, рассеянный.
Оля повернулась и вышла.
В машину к Трубецкому она села с таким лицом, что Ника встревожился и спросил, не случилось ли чего.
— Приятный сюрприз, — сказала Оля, — но неожиданный.
— Шеф любит так развлекаться. Помню, было очень смешно… меня ввели в члены правления, а я и не знал об этом.
Трубецкой вел машину осторожно. За рулем предпочитал не разговаривать. Но доехали быстро.
Трехкомнатная квартира Ники была заставлена хорошей мебелью. Но из всего, что там было, Олю удивил большой, в полкухни, холодильник.
Ни ковров, ни антиквариата, ни какого-нибудь дедовского рояля не имелось. Все как у обычных людей. Все, кроме холодильника.
Трубецкой стал варить раков к пиву, а одновременно жарил на балконе приготовленный заранее шашлык.
— Шашлык под коньячок, а раки под пиво.
— Фу, Ника, — в шутку сказала Оля, — это пошло.
— Никогда не говорите этого слова — пошло, — сказал Трубецкой, переворачивая шипевшие шашлыки, — все бабы сейчас любят, чуть что, восклицать: ах, какая пошлость! Пошлость не содержится в коньяке или пиве, а также в словах, которые произносят люди. Просто одни рождаются на свет пошлыми, а другие нет. И вы увидите, как прекрасно будет сочетаться грузинский коньяк под шашлык с пивом под раки. Проверено, Оленька.
И Ника оказался прав. Он ел и пил с таким смаком, что рядом с ним невозможно было сохранить хладнокровие. Оля с удовольствием пила из крохотной рюмки великолепный коньяк и ела шашлыки, приготовленные из лучшей баранины.
Но Трубецкой без всякого перерыва принялся за раков и пиво. Раки, по его мнению, подкачали, а вот бархатное австрийское пиво было отличным.
Радушный хозяин в какой-то момент перестал потчевать Олю. Он целиком сосредоточился на себе. Его осоловелые глаза стали внимательными. Хватит или еще?
Решил, что мало, принес из холодильника ледяную водку и кусок свежайшей бело-розовой ветчины.
Оля незаметно отставила свою рюмку в сторону и взяла более крохотную, Трубецкой все напитки пил из фужеров и хрустальных стаканов.
Наконец он наелся. Тихо играла музыка. Глаза Ники сузились, и он так посмотрел на Олю, что слов было не нужно.
— О! Неужели вы после подобного ужина способны любить?
Трубецкой уверенно кивнул
— Сдаюсь, — хрипел он.
Трубецкой оказался слабаком.
— Черт возьми, за что эта расправа? — хрипло дыша, спросил ошеломленный Трубецкой.
— Если бы я просто сказала, что вы мне не нужны, вы б мне поверили?
— Пожалуй, нет.
— А сейчас верите?
— Вполне. Мне здоровье дороже любой, даже самой красивой женщины.
— Вот как, а мне казалось, что вы на все пойдете ради женщин.
Трубецкой налил себе фужер водки и выпил его в два глотка. Медленно пьяневший, он сразу осоловел и начал рассказывать о своей жизни. Он всегда был трусом. Но в СССР и трусу можно было жить припеваючи. Он закончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию. Через три-четыре года испек бы докторскую, и все! Он всю оставшуюся жизнь мог прожить комфортно. Жрать шашлыки и пить коньяк. Да тут грянула перестройка. И кандидатская, да и докторская степень стала путевкой в нищету. Нищим Трубецкой быть не хотел. И вот он стал тем, кем стал.
Ника в этом месте всхлипнул, от чего все его жирное тело заколыхалось.
— Вы чего-то боитесь?
— Всего, — едва прошелестели чувственные губы развратника. — Именно страх заставляет меня уходить каждый день в иллюзорную жизнь алкоголика. И именно страх я лечу женщинами.
Далее воротила русского бизнеса поведал, что сейчас в бизнесе, настоящем большом бизнесе остались или просто храбрые люди, или те, кто считает, что до них никто не достанет, или дураки. А дальше будет еще хуже! В бизнесе останутся одни ценители упоительной борьбы, балансировки на грани жизни и смерти. На каждого бизнесмена уже отлиты пули.
В конце довольно длиной тирады Ника припал липкими губами к Олиной руке и жалобно попросил:
— Пожалейте смертника.
Оля засмеялась, потом поднялась с кресла.
— Боже, какой у вас решительный вид, — промямлил Трубецкой, — надеюсь, вы не будете мне делать больно?
Оля опять рассмеялась и сказала ласково:
— Закройте за мной дверь. Не забудьте!
Беспокоилась она напрасно. Тяжелая металлическая дверь захлопнулась за ней тотчас же, как она переступила порог.
День прошел успешно. И, выносливая физически, Оля не заметила, как добралась до дома. Привычно подняла голову — окно в квартире отца светилось.
Она уже достала из сумочки ключи, чтобы открыть дверь, когда с верхнего пролета лестницы раздался спокойный голос:
— Не спешите, Оля.
К ней спускался полный, но сильного сложения мужчина в плаще. И было в его взгляде нечто такое, что заставило Олю сжаться, словно она ожидала нападения.
— Меня просил прийти к вам Станислав Юрьевич, — предупреждающе поднял руку мужчина, — меня зовут Гавриил Федорович. Мы большие приятели со Станиславом.