Террористы (Наёёмные убийцы)
Шрифт:
— Как-нибудь уладим, — ответил Мартин Бек. — Хочешь позвонить туда?
— Не сейчас. Попозже, если можно.
— Конечно. И ты вправе прибегнуть к помощи адвоката. Наверно, выберешь Роксена?
Ребекка снова кивнула.
— А я больше никого и не знаю. И он для меня столько сделал. Но у меня нет номера его телефона.
— Хочешь, чтобы он приехал сюда немедленно?
— Не знаю. Вы скажите мне, как поступить. Я ведь не знаю, что и как положено.
Мартин Бек поднял трубку и попросил дежурную разыскать Роксена.
— Он помог мне написать письмо, — сказала Ребекка.
— Знаю, — ответил Мартин Бек. — Я видел копию
— Против чего?
— Что я прочел твое письмо.
— Нет, почему же мне быть против. Значит, вы и про ответ знаете?
Она сумрачно поглядела на Мартина Бека.
— Да. Не очень-то ободряющий ответ. И что же ты сделала, когда его получила?
Ребекка пожала плечами, посмотрела на свои руки. Посидела молча, потом сказала:
— Ничего. Я не знала, что делать. Больше ведь не к кому было обратиться. Я думала, главный руководитель страны что-нибудь сделает, но ему было наплевать и… — Она безнадежно развела руками и продолжала почти шепотом: — Теперь это не играет никакой роли. Теперь уже все.
Она выглядела такой маленькой, одинокой, покинутой, что Мартину Беку захотелось подойти и погладить ее блестящие волосы или взять ее на руки и пожалеть. Он спросил:
— Где ты жила всю осень? Пока не устроилась у подруги?
— Где попало. Одно время мы жили на даче в Ваксхольме. Один мой приятель пустил нас туда, пока его родители ездили за границу. Потом, когда они вернулись, он сказал, что поживет у своей девушки, а нам уступил свою комнату. Но через несколько дней его хозяйка стала ругаться, пришлось нам опять уходить. Так и жили у разных друзей.
— Ты не обращалась в социальное бюро? Может быть, они помогли бы тебе с жильем.
Ребекка покачала головой.
— Не думаю. Они бы только напустили на меня детский надзор, и у меня отняли бы Камиллу. Мне кажется, в этой стране ни на какие власти нельзя положиться. Им плевать на простых людей, не знаменитых и не богатых, а то, что они называют помощью, по-моему, совсем не помощь. Сплошной обман.
Ее голос был полон горечи, и Мартин Бек понимал, что возражать не стоит. Да и с какой стати? В основном она права.
— М-м-м, — промычал он.
Зазвонил телефон. Дежурная сообщила, что ей не удалось найти Роксена ни в конторе, ни в суде. Домашний телефон в справочнике не указан.
Видимо, Рокотун жил там же, где помещалась его контора, и не завел второго телефона. Или же у него секретный номер. Мартин Бек попросил дежурную продолжать поиски.
— Не так уж важно, если вы не найдете его, — сказала Ребекка, когда он положил трубку. — Все равно на этот раз он мне не поможет.
— Не скажи, — ответил Мартин Бек. — Ты не спеши отчаиваться, Ребекка. Как бы то ни было, тебе необходим защитник, а Роксен хороший адвокат. Лучший, какого ты можешь получить. А пока со мной поговоришь. Можно попросить тебя, чтобы ты рассказала, что произошло?
— Вы же знаете, что произошло.
— Я подразумеваю то, что произошло до этого. Ты ведь не сегодня это задумала.
— Убить его, что ли?
— Ну да.
Ребекка некоторое время молча глядела себе под ноги. Потом подняла на Мартина Бека глаза, полные такого отчаяния, что он приготовился: сейчас заплачет.
— Джим умер, — глухо произнесла она.
— Как… — Мартин Бек осекся.
Ребекка нагнулась за сумкой, стоявшей на полу рядом со стулом, и принялась рыться в ней. Он достал из кармана пиджака чистый,
— Он покончил с собой, — сказала Ребекка, кладя на стол перед ним конверт авиапочты с сине-бело-красной каймой. — Можете прочесть письмо от его матери.
Мартин Бек вынул из конверта шуршащий тонкий листок. Письмо было написано на машинке, тон — сухой и деловитый; из текста вовсе не видно, чтобы мать Джима сочувствовала Ребекке или скорбела о смерти сына. Вообще, письмо было свободно от каких-либо эмоций и потому казалось особенно жестоким.
Джим умер в тюрьме двадцать второго октября, сообщала мать. Сделал из одеяла веревку, привязал за верхнюю койку и повесился. Насколько было известно матери, он не оставил никаких объяснений, извинений или прощальных записок, адресованных родителям, Ребекке или кому-либо другому. Она решила известить Ребекку, поскольку знала, что та беспокоится за Джима и растит дитя, отцом которого считает его. Теперь Ребекке нечего больше ждать известий от Джима. В заключение миссис Косгрейв писала, что обстоятельства смерти Джима — судя по всему, не сама смерть, а именно ее обстоятельства — явились тяжелым потрясением для отца и еще больше усугубили его болезнь. Подпись: Грейс У. Косгрейв.
Мартин Бек сложил листок и сунул его обратно в конверт. Дата отправления на штемпеле — одиннадцатое ноября.
— Когда ты его получила? — спросил он.
— Вчера утром, — ответила Ребекка. — У нее был только адрес моих друзей, у которых я жила летом, так что оно пролежало у них несколько дней, прежде чем они нашли меня.
— Не очень-то ласковое письмо.
— Да уж.
Ребекка молча смотрела на лежавший на столе конверт.
— Не думала я, что мать Джима такая, — продолжала она. — Такая бессердечная. Джим часто вспоминал родителей, и мне казалось, что он их очень любит. Но, может быть, он больше любил отца. — Она снова пожала плечами и добавила: — Вообще-то не все родители любят своих детей.
Мартин Бек понимал, что она намекает на собственных родителей, но часть укора принял на свой счет. У него самого не ладились отношения с сыном, Рольфом, которому шел двадцатый год. Лишь после развода, а вернее, уже после знакомства с Реей, которая научила его не бояться быть честным не только с другими, но и с собой, он решился признаться себе, что просто не любит Рольфа. Глядя теперь на суровое, ожесточенное лицо Ребекки, он спрашивал себя, как отражается на душе парня отсутствие отцовской любви.
Мартин Бек прогнал мысли о Рольфе и спросил Ребекку:
— Значит, ты тогда и решилась? Когда письмо получила? Она помешкала с ответом. Мартин Бек чувствовал, что ее тормозит скорее стремление к искренности, чем неуверенность. Он уже составил себе определенное впечатление о Ребекке.
— Да, — произнесла она наконец. — Тогда и решилась.
— Откуда ты взяла револьвер?
— Он у меня давно. Я его получила года два назад, когда умерла мамина тетя. Она любила меня, в детстве я часто у нее бывала, и, когда она умерла, мне по наследству достались разные вещи, которыми я играла у нее. В том числе и этот револьвер. Но я не вспоминала о нем до вчерашнего дня и даже не знала, что у меня есть к нему патроны. Я столько переезжала, и он все время лежал в чемодане.