Теряя себя

Eve Aurton

Я догадываюсь, для чего я здесь, как догадываюсь и о том, почему Хозяин по возвращению домой отдал жесткий приказ не покидать спальню, где мне пришлось безвылазно провести почти две недели. Они запомнились приятным одиночеством и тишиной — в ней я могла заниматься тем, чем хотела, будь то рисование или же чтение. Минимум тревог, мыслей, ненужных умозаключений, какое-то странное спокойствие и неспешность, приятная расслабленность, полное согласие с собой. Я практически не думала о том, что где-то за стенами моей комнаты происходит нечто ужасное, что благодаря искусным играм Рэми удавка на шее Адель постепенно затягивалась, ее бдительность усыплялась, а жизнь висела на волоске, прямо как моя — тогда, в кабинете. Испытываю ли я жалость? Наверное, но вся она покрыта толстым слоем безразличия, подозрительного равнодушия, словно кто-то уменьшил яркость, чтобы не так слепило глаза. Меня не слепит и почти не

волнует, может поэтому я совершенно спокойно сижу в машине, ожидая когда про меня вспомнят и от нечего делать рассматривая незнакомый особняк, на территории которого припаркована машина. Дом отличается классической архитектурой и впечатляет размерами; в то же время сдержанный и лишенный аляповатых деталей, он не может не привлекать внимания изысканностью арочных окон и выгнутым лестничным маршем по всему фасаду здания, что подталкивает к выводу: у его обладателя отличный вкус. Просто великолепный. Вот только наш дом все равно выигрывает, хотя бы тем, что содержит в себе тихий и заброшенный уют, в котором много комфортнее и теплее.

Хочу вернуться в него и спрятаться в своей комнате, чтобы вновь почувствовать защищенность, умиротворение, я бы даже сказала гармонию, такую странную приторную гармонию, которая захватила меня сразу же после поездки в Изоляцию, откуда я вернулась уже другой, отпустившей прошлое и нашедшей опору в настоящем. И пусть это результат милосердия Хозяина, забравшего мою боль, но я все равно сильная, сильная, сильная. Это слово въелось в сознание, будто ветер, удерживающий в своих объятиях, нашептал мне его и внушил быть сильной. И я действительно сильная, на так ли?

— Пошли, Джиллиан, — Леви появляется внезапно, просто открывает дверь и встает перед глазами, вызывая искреннее удивление и непонимание, потому что я смотрела на особняк и не могла не заметить его приближение. Если только, если только не выпала из реальности, прокручивая в памяти навязчивый шепот. Знаю, какая роль мне уготована, поэтому послушно иду за Леви, вгоняя в себя свежий воздух и наслаждаясь теплом наступающего вечера. Весна уже чувствуется намного отчетливее и благодаря ей день стал длиннее, он до последнего не сдает позиции, пока туманные сумерки не проглатывают его и не превращаются в густую ночь, жизненный цикл которой заканчивается на рассвете. Все имеет начало и конец. Я тоже начала новую жизнь, перешагнув в следующий этап — без болезненного прошлого, без смерти мамы, Айрин, Элисон, Изоляции, без надоедливых воспоминаний, терзающих душу. Пусть они останутся позади, а я сохраню себе все самое светлое — только приятные моменты, улыбки, объятия, те малые крупицы счастья, что иногда врывались в мою жизнь и разбавляли ее серость, я сохраню любовь к близким, детские мечты, тетрадь с рисунками, наивные надежды. Спрячу их и никому не отдам. Даже Господину, который с легкостью может опустошить меня. — Ни в коем случае на отходи от меня, мы не знаем, как может повести себя Адель, — дает последние наставления Леви и прижимает палец к губам, давая знак, чтобы я молчала. Киваю, делая глубокий вдох и, не отставая от него ни на шаг, поднимаюсь по лестнице. Роскошный холл с высокими потолками, вновь лестница, и та самая комната, в которой должно все решиться. Где-то глубоко в душе надеюсь на то, что подозрения Рэми окажутся необоснованными, и Адель не выразит удивления при моем появлении, лишь сдержанно улыбнется и скажет тихое “bonsoir, petite”. Но мои надежды не оправдываются, они рассыпаются в пыль как только я захожу в комнату и замечаю ее, стоящую лицом к Господину, спиной ко мне. Она даже не оборачивается, слыша тихое приветствие Леви, и я с невообразимой грустью рассматриваю ее худощавую фигуру, облаченную в роскошное черное платье. Длинные волосы забраны в высокую прическу, и в глубоком вырезе платья виднеются выпирающие позвонки, уходящие вниз, к пояснице.

Она такая красивая, до ужаса просто.

— Добрый вечер, Господин, — еле выдавливаю из себя, облизывая пересохшие губы и наблюдая за тем, как плечи Адель напрягаются и вся она словно каменеет, слыша голос с того света. Рэми не отвечает мне, пристально вглядываясь в ее лицо, а потом победно улыбается, когда она резко разворачивается и распахивает глаза от изумления, наверняка не ожидая увидеть меня живой. Хочу улыбнуться ей, но вместо улыбки получается что-то безобразно кривое, и сердце на секунду затихает, сталкиваясь с очевидными доказательствами в виде ее растерянного и непонимающего взгляда.

Она уже выдала себя, и это начало ее конца.

— La petite?

— Ты будто увидела призрака, Адель, — тянет Рэми, кидаясь в нее колким намеком, а я ощущаю как в глазах скапливаются слезы от очередного провала моей наивности. А ведь когда-то Господин предупреждал, чтобы я не искала в ней друга. Это было

так давно, Господи, так давно, что уже кажется неправдой, впрочем, даже сейчас не теряет своей актуальности. Дура, я наивная маленькая дура, привязывающаяся к любому, кто проявит ко мне хоть капельку доброты. Адель, Хозяин, кто следующий? И пока в комнате накапливается напряжение, вся я пропитываюсь желчью и иронией над собой, почти злостью. Безучастно смотрю на происходящее: на то, как Леви делает шаг вперед, будто ожидая, что Адель побежит к двери, как Господин совершенно невозмутимо садится на стул, закидывая ногу на ногу и сцепляя пальцы на коленях; на то, как Адель глубоко дышит, наверняка понимая свою ошибку и не зная, как вывернуться, а потом просто сникает, опуская голову и понимающе ухмыляясь. Проигрывая…

— Вот почему ты пришел ко мне, Дамьен. Не потому что соскучился, — ее плавный голос едва слышен и явно предназначен не для нас с Леви. В нем столько обреченной грусти, что я неосознанно прислушиваюсь, испытывая что-то наподобие жалости и понимания — знаю, что такое разочарование и боль, и мне становится искренне жаль Адель, которую так гнусно обманули, искусно сыграв на ее чувствах. Впрочем, у каждого своя игра, и именно ее ход стал первым в этой партии.

— На колени, Адель.

Прошу, позвольте мне уйти, я не хочу ничего видеть, слышать, чувствовать. Не хочу наблюдать за тем, как Адель, красивая гордая Адель, покорно встает на колени и сдается. Играй, играй же, черт бы тебя побрал, ведь ты такая сильная.

— Зачем? — равнодушно спрашивает Хозяин, но я вижу как напрягаются его скулы, когда он сжимает челюсти и с заметным презрением смотрит на ту, которая когда-то делила с ним постель. Быть может, это спасет ее от смерти, быть может, он проявит милосердие и простит, отпустит на все четыре стороны, как в тот раз, когда она посягнула на его игрушку.

— Она должна была умереть, должна была, — словно в бреду шепчет Адель, мотая головой и заламывая пальцы от отчаяния. Пропускает мимо ушей заданный им вопрос и замолкает, резко вскидывая голову и смотря на Хозяина ошарашенным взглядом, словно неоспоримая истина наконец коснулась ее и помогла разобраться в ситуации. — Tu lui as permis de regarder dans votre ^ame, tu enfreins la loi. Que tu as fait, Damien?* — При этих словах Рэми передергивает плечами, будто скидывая с себя неприятные обвинения, и раздосадованно морщится, но тут же возвращает себе невозмутимость, продолжая прятать их разговор за непонятным мне языком.

— Admettre, plus je m’inqui`ete de ta trahison. Pour qui? Qui veut renverser le moi, Ad`ele?**

— Et que de tes souvenirs, elle a vu?***

— Ты не ответила на мой вопрос. Дело не в том, что ты посмела тронуть мою собственность, а в том, что ты пошла против меня. Спрашиваю последний раз, кто стоит за этим? — улавливаю в тоне Господина нотки нетерпения, кажется, еще чуть-чуть, и он сорвется, подаст знак Леви и окутает Адель извращенной болью жестоких пыток, чтобы вытрясти из нее информацию. Испортит ее красоту, уничтожит ее гордость, сломает ее удивительную стать.

— Qui c’'etait, il sait `a propos de ta faiblesse.****

— Je n’ai pas de faiblesses.*****

— Теперь есть, — оба они, как по команде, поворачивают головы в нашу сторону, и я не знаю, чего мне опасаться больше: того, что речь наверняка зашла обо мне, или же раздраженно злого взгляда Хозяина, пригвоздившего меня к полу. Неосознанно сжимаюсь, комкая в кулаках подол платья и нервно сглатывая. Надо мной нависает что-то необъяснимое, что-то страшное, будто своими словами Адель прокляла меня, и тьма в глазах Рэми концентрируется, становится тяжелой, а потом выплескивается в жесткий приказ, который он бросает Леви: — Уведи ее.

Выдыхаю — моя роль закончена, и, дай Бог, мне не придется смотреть на то, как Адель умирает. А в том, что она умрет, я уже не сомневаюсь, потому что Рэми не прощает предательства, интриг, обмана, потому что слишком любит власть и, боясь ее потерять, предпочтет избавиться от бывшей любовницы, каким-то образом замешанной в заговоре, чем помилует ее во имя памяти о совместно проведенных ночах. Она обречена, ей не стоило нарушать запрет и приходить в его дом, тем более не стоило разговаривать со мной, впрочем, она надеялась, что я не выживу, и Рэми никогда не узнает, о чем мы говорили. Не узнает об одной маленькой детали, указывающей на ее причастность в заговоре. Думаю об этом, послушно следуя за Леви и совершенно не обращая внимания на то, куда мы идем. Мне становится интересно знать истинную причину предательства Адель, что подтолкнуло ее на то, чтобы пойти против своего Господина, которого она любит, или любила? — всем сердцем. Быть может, толчком к этому шагу стали безответные чувства , быть может, она предпочла месть, чем бессмысленную жизнь без него, быть может, я сделала бы то же самое на ее месте.