Теряя сына. Испорченное детство
Шрифт:
Юсукэ, по-моему, придерживался мнения, что это все предрассудки, но тем не менее каждое утро вставал на колени перед алтарем и пропевал сутру.
Я ничего такого не делала. Все молча принимали и вежливо игнорировали мое неверие. Что с варвара взять. Вполне возможно, что окасан будет молиться покойному мужу, когда узнает, что у нее рак.
Но, когда мы, поклонившись, вышли из кабинета и я отдала Кея Юсукэ, он сказал:
– Не говори матери про рак, ладно? Скажем, что это доброкачественная опухоль.
У меня упала челюсть.
– Почему?
Если
– Если мы ей скажем, она потеряет последнюю надежду. У нее иссякнет жизненная энергия. А ей сейчас необходимо быть сильной.
Я не была согласна, но кивнула:
– Хорошо. Я ничего не скажу.
Он посадил нас в машину и пошел забирать мать из палаты, куда ее поместили на время обследования.
Стыдно признаться, но я вдруг представила, что вот она умрет и мы будем жить как хотим. Мне полагалось чувствовать печаль, но печаль тяжела – а мне стало легко.
За несколько дней до операции мы отвезли мать Юсукэ в больницу и помогли устроиться. До операции она будет находиться в палате с еще тремя пациентками. Все они глазели на меня, раскрыв рот, – иностранка! Любопытство победило японскую вежливость. Я бы тоже, наверное, глазела. Делать-то в палате особенно нечего. На столике возле каждой кровати – телевизор, работающий, если бросить монетку в автомат. Из окна – шикарный вид на парковку. А они лежали тут уже несколько недель, и посетителей у них сейчас не было.
Свекровь появилась в палате с помпой. Вошла достойной походкой, в макияже, тщательно причесанная. Церемонно представилась и попросила присутствующих (без макияжа и с волосами в беспорядке) о терпении и помощи: «"Eросику онэгай симасу».
– Это мой сын, – сказала она, показав на Юсукэ.
Юсукэ поклонился и пробормотал приветствие.
Меня она не сочла нужным упомянуть.
Я решила не обращать на это внимания. В конце концов, она болеет. Все равно эти женщины скоро узнают, кто я такая. Я обещала Юсукэ ухаживать за ней, как она ухаживала за мной, когда я лежала в больнице.
Окасан села на краешек кровати. Спина прямая, ноги поджаты и висят в воздухе, на несколько сантиметров выше пола. Руки на коленях, ладони сложены. Вздохнула.
– Здесь неплохая еда, – сказала я, чтобы как-то ее ободрить.
Она фыркнула.
А, ну да. Я же не вижу разницы между блюдом, приготовленным на газу, и тем же блюдом, приготовленным на электрической плите. И считаю, что тайский рис не менее вкусный, чем японский. Да что я вообще могу знать о еде?
Вошла медсестра. Она принесла пижаму.
– Пожалуйста, Ямасиро-сан, переоденьтесь в это.
Свекровь даже не обернулась. Медсестра так и осталась стоять с пижамой в руках. Сразу стало ясно, что они с моей свекровью еще намучаются. В конце концов медсестра положила пижаму на кровать и вышла.
Следующим
Он начал плакать, как только я повернулась спиной. Этот плач звучал у меня в голове весь день. Я слышала его и когда ехала в больницу. Работало радио, мозг отыскивал темы для разговора со свекровью, которые помогли бы мне продержаться следующие шесть часов.
Я внесла в палату аккуратный сверток. В нем были мандарины, пижама из дома и инструмент на длинной ручке, которым она массировала спину. Еще фотография Кея, где он дурачится – натянул штанишки на голову и показывает язык. Я решила, что она отвлечет ее от мрачных мыслей.
Она что-то проворчала, когда я отдала ей сверток, но улыбнулась, увидев фотографию. И тут же поставила ее рядом с телевизором.
Я заметила, что у ее соседки на лице кислородная маска. А вчера она дышала сама. Трудно, наверно, сохранять присутствие духа, когда людям вокруг с каждым днем становится хуже.
– Это ваш мальчик? – спросила другая пациентка. Она только что подошла, опираясь на стойку капельницы.
– Да, – ответила я. Наверняка она все уже обо мне знает.
– Кавайи, – сказала она. «Симпатичный».
Стараясь не обращать внимания на то, что у нее лысая голова, я посмотрела ей в глаза и сказала:
– Спасибо.
Когда она забралась к себе на койку и включила телевизор, окасан наконец заговорила:
– Что со мной не так? Я должна знать.
Я замерла. Я думала, что мы поговорим о погоде или о том, как поживают ее орхидеи. У меня в запасе было несколько историй о ее любимом внуке. Я не готовилась к разговору о ее диагнозе.
– Поговорите с Юсукэ, – сказал я. – Я поняла не все, что говорил доктор.
Она вздохнула.
– Я с ним говорила. Небольшая киста, сказал он. Не о чем волноваться. Но я знаю, что он врет.
Я отвернулась, чтобы она по глазам не узнала правду.
– Я заварю вам чай.
Я чуть не сбежала. Дверь была всего в трех футах от меня. Можно было придумать какой-нибудь предлог – Кей температурит, родители должны позвонить из Америки. Возможно, даже удалось бы уйти красиво. Но когда я сделала чай и подала ей чашку, она заговорила о чем-то другом.
Время летело быстрее, чем я ожидала. Приходили посетители, приносили деньги и пирожные. Я угощала всех чаем и расставляла складные стулья. Пришли женщины из кружка по икебане и с занятий английским, которые посещала свекровь. Юсукэ зашел на полчаса.
Посетители так утомили окасан, что она уснула сразу же, как только закрылась дверь за последним из них. Я сидела рядом и листала журналы, стараясь разобрать, кто из японских знаменитостей с кем спит.
После того, как мать Юсукэ переодели в синюю одежду для операции и положили на каталку, после того, как мы с Юсукэ пожали ей руку и сказали все ободряющие слова, мы перешли маленькую комнату для ожидания.