ТЕЩИ.NET
Шрифт:
Это было моей «заслугой», вернее ответом на привычку тещи включать «ящик» на полную громкость, а самой уходить в свою берлогу, читать газеты или выкрикивать проклятия и творить заклинания, взятые из популярной книжонки для лопоухих лохов.
Под коктейль из МТВ и ТНТ, я выволок в большую комнату коробки с обувью, одеждой, со шкафа, где все это было уложено до потолка, вытащил из кладовки, которая, как и во многих стандартных «хрущевках» была устроена как продолжение комнаты, завалы тещиного барахла. Заняло это у меня минут сорок.
— Ну ты герой, — недовольно сказала она, разглядывая залежи. — Ну, и куда это все девать?
— Зато посмотри, как у нас хорошо стало. Никакой свалки.
Ирка заглянула в комнату и вынуждена была согласиться.
Зазвонил телефон. Я поднял трубку.
— Алло, Валентину Матвеевну можно? — спросил уверенный и властный пожилой голос.
— Ее нет, — как можно печальнее ответил я.
— А где она? — спросила тетка.
— Умерла…
— Ой, — огорчилась тетка. — А от чего?
— Инсульт…
— А такая молодая была, такая энергичная…
— Да, вот.
— А Ирочка как там, переживает?
— Да, валерьянку пьет.
— Ну, вы держитесь, ребята, звоните, если что.
В трубке запикали сигналы отбоя.
— Кто это был? — спросила жена.
— Ну, как ее там… Короче, с работы «этой». А, вспомнил, Хрущева.
«Этой», без имени и прочих опознавательных сигнификаторов мы называли тещу.
Причем Ирина первая стала так называть мать, которая после смерти мужа стала в открытую гадить ей, устраивая скандалы, утаскивая вещи в наше отсутствие и почти открыто читая заклинания на развод.
— Хруничева, — поправила меня жена. — Ну, теперь начнется.
— Хочешь, я буду подходить.
— Ты думаешь, я откажусь, — Ирина благодарно улыбнулась и поцеловала меня. — Женя, а с барахлом, что будем делать?
— Кое-что я бы выбросил, кое-что запихнул бы в маленькую комнату.
— Ты думаешь?
— А чего тянуть? — серьезно сказал я.
«Берлога» тещи представляла собой ловушку метров пяти, возникшую по прихоти безумных советских архитекторов, как реализация желания напихать максимально возможное количество комнат в квартире, чтобы именовать этот закуток трехкомнатным, не увеличивая его метраж.
По правой стене стояло кресло-кровать, тещина гордость, слева — старый обшарпанный платяной шкаф со старухиным барахлом, который она закрывала на ключ, чтобы «прихаметливый зять» и дочка — «подколодная сучка» ничего не украли.
То, что поношенное шмотье нужно было нам как рыбе зонтик, — старуха даже мысли не допускала. На шкафу лежали завалы «бесценных сокровищ»: давно снятые и брошенные светильники, коробки, банки, бережно сохраняемый на черный день дерьмовый набор кухонной посуды, тряпки, бумажки и рваные ботинки. У кровати в беспорядке лежала гора дешевых бульварных газетенок и околомедицинских изданий, рассказывающих, как при помощи ведерного клистира и перекиси водорода можно приобрести железное здоровье
Мне стало неуютно в этой шизофренической обстановке и я решил, что нужно что-то сделать прямо сейчас. Я стянул постель с кресла и бросил ее на пол.
— Нам тряпки нужны? — спросил я жену.
— Нет, — ошарашено ответила она.
— В помойку, — подвел я итог.
— Подушки нужны?
— Нет.
— В помойку.
— Одеяла?
— Оставь, — ответила Ирина. — Сделаю Дюше новый матрасик.
— Как эта хрень складывается? — сказал я, пытаясь перевести тещино ложе из положения «кровать» в положение «кресло». — Из-за него не развернуться.
С третьей попытки у меня получилось. Места сразу стало больше.
Зазвонил телефон.
— Алло, — мрачно сказал я в трубку.
— Кто это? — спросил голос на той стороне.
— А куда вы звоните?
— Валентина Матвеевне Кармакуловой.
— Валентины Матвеевны нет.
— А что с ней?
— Умерла. Инсульт.
— Ой, как же это, — запричитала тетка. — Так мало пожила. А где похоронили?
— В Ракитках, рядом с мужем.
— Горе то какое.
— Да…
— Ну извините, молодой человек.
Тетка отключилась.
— Кто на этот раз? — поинтересовалась Ирина.
— Хрен ее знает, — ответил я, возвращаясь в комнату для продолжения погрома.
— Ну и что дальше? — спросила жена.
— Мешки давай. А я пока займусь шкафом.
Я попробовал открыть дверку куском проволоки, но у меня не получилось. Тогда я сходил за гвоздодером и вырвал замок «с мясом».
— Пожалуйста, — сказал я, торжественно распахивая обе створки. — Смотри что надо и что не надо. А я пока прессу на помойку отправлю.
Я принялся набивать мешки макулатурой, периодически дурашливо бодая жену пониже талии.
В несколько приемов на контейнерной площадке оказались и «Жизнь» и «ЗОЖ» и еще много другого барахла. Туда же перекочевало полное собрание сочинений Шиловой и Поляковой. Рядом с ними упокоилась Даниэла Стилл и Вера Кауи.
Когда я вернулся в очередной раз и хотел было заняться тряпками, раздался звонок.
— Достали, — сказала Ирина.
— Слушаю вас, — печальным голосом произнес я.
— Это Женечка? — поинтересовалась женщина.
— Да. А вы кто?
— Ой, Женечка, какое горе. Я с Валечкой вместе работала. Ты меня наверное знаешь, я Зинаида Марковна.
— Да.
— А что с Валечкой случилось?
— Инсульт, — как можно печальнее ответил я.
— Не мучилась?
— Нет. В воскресенье случился удар, увезли, и во вторник с утра уже умерла, не приходя в сознание.
— Бедная Валечка, — в трубке раздались всхлипывания. — Она ведь моложе меня. Извини, Женечка. А дочка, Ирочка, как?
— Переживает, — ответил я, прислушавшись, как жена гремит вешалками, выгребая шмотье.