Тесей

Быльцов Сергей

Эгей не смог придумать ничего лучшего, как считать, что Дельфийский оракул предупредил его, чтобы он не развязывал концы бурдюка – винного меха, пока не вернется в Афины и не поднимется на Акрополь, или ему вскоре, еще не старым, придется умереть от печали. Первым делом он приказал сопровождавшей его свите отдать неокорам (храмовые прислужники) все вино, которое было взято в дорогу. Чтобы скрасить свое возвращение и заодно посоветоваться об оракуле со знающим человеком, Эгей решил посетить в Трезене своего давнего друга Питфея, который слыл ученейшим и мудрейшим мужем своего времени.

Так, стремясь избегнуть предсказанной судьбы, Эгей, подобно

самому знаменитому герою-рокоборцу Эдипу, впадает в гамартию (ошибка), которая, как раз и обеспечит исполнение предначертания Мойры.

– Чей бы ты ни был сын, тебе суждено убить родного отца и жениться на родной матери, и прижитые с нею дети обречены на страдания жестокие и страшные муки. Твои сыновья-внуки позорной смертью погибнут, и сам ты, лишив себя света в очах, бесславно умрешь на чужбине.

Эдип был в ужасе, услышав в Дельфах этот оракул и, стремясь избегнуть предначертания Мойры, решает не возвращаться к владыкам Коринфа Полибу и Меропе, которых он считал родителями. Чтобы не стать отцеубийцей, и не осквернить материнское ложе, юноша все дальше и дальше уходил от родных Коринфских пенат и от лавров Дельфийских. На незнакомой дороге, ведущей в семивратные Фивы, он подрался со слугами царственного старика Лая, ехавшего в колеснице и, когда тот ударил его, в ответ убил старца дорожным посохом. Лай был отцом Эдипа. Потом Эдип на этой дороге победил чудовищную певицу ужасов Сфинкс, за что благодарные фиванцы предоставили ему трон вместе с овдовевшей царицей Иокастой, которая была его матерью. Когда через много лет Эдип узнал о своих невольных преступлениях, он ослепил себя, а его возмужавшие сыновья изгнали его из Фив, и он умер на чужбине, в Колоне, недалеко от Афин, где тогда царствовал Тесей, сын Эгея.

На самом деле Бог устами Пифии внушал Эгею не вступать в любовную связь ни с какой женщиной, пока он не прибудет в Афины. Он же, избавившись от своего меха с вином, заедет к Питфею в Трезен, где, напившись со старым другом вина (не из меха-бурдюка, а из кратера, кубков и чаш), как раз, и сойдется с его дочерью Эфрой, которая родит ему сына. Когда сын возмужает и уедет на Крит он умрет от непереносимой печали, думая, что его единственный законный сын погиб, о чем будет однозначно свидетельствовать черный парус на его возвращающемся корабле.

Итак, Эгей решает большую часть пути плыть и, наняв корабль, он оставил священные Дельфы и, подгоняемый попутным дыханием ветра, поплыл в Коринф, лежащий на Истмийском перешейке, чтобы оттуда навестить Питфея, царя Трезены, города, расположенного в восточной оконечности Арголиды.

Старой лишь обликом Мойре Лахесис было угодно, чтобы в Коринфе Эгей встретился с Медеей, в то время еще мало кому известной колхидской царевной, предавшей родину, брата и отца ради возлюбленного юного героя с русыми волосам и честными голубыми глазами, но еще на убившей своих детей от Ясона, чтоб ему отомстить за измену.

54. Медея

Дочь колхидского царя Ээта (Эет) и океаниды Идии, внучка солнечного титана Гелиоса Медея (намерение, замысел) была, как и ее отец, и тетка Кирка (известная так же, как Цирцея), колдуньей. Говорят, что искусству магии она обучалась, будучи жрицей, у самой подземной богини высокой судьбы трехликой Гекаты.

Пронзенная кипарисовой стрелкой Эрота с зазубренным крючком на конце, Медея без памяти влюбилась в юного вождя аргонавтов Ясона, приплывшего в Колхиду за золотым руном, приносящим счастье и благоденствие народу им обладающему.

Ээт

получил предсказание, что лишится сначала власти, а потом, возможно, и самой жизни, если прибывшие на корабле чужеземцы увезут с собой золотую кожу барана Крия. По этой причине, а также из-за своей врожденной жестокости могучий Ээт стал приносить всех чужеземцев в жертву богам, и скоро по всей Ойкумене распространилась молва о дикой свирепости колхов, и ни один из иноземцев с тех пор не решался по своей воле прибыть в их чужедальние края.

Русокудрый голубоглазый красавец, помня наставления прорицателя Мопса, приплывшего вместе с ним на «Арго», решительно заявил Медее, сверкая безукоризненно честными своими глазами:

– Я поклянусь тебе всеми богами любящей справедливость Эллады! Если ты, против воли сурового отца своего, нам поможешь золотым руном завладеть и в наши дома, и в нашу страну со мною прибудешь, станешь меж всех жен в самом великом почете. Словно к богине начнут к тебе все относиться, ибо, благодаря тебе, у одних сыновья воротятся с края земли, у других – мужья и братья будут спасены от бедствия злого. Ты мое ложе в супружеской спальне со мною законно разделишь, и ничто не будет разлукой в нашей любви, кроме смерти, только ей одной, для всех неизбежной дано разлучить нас с тобой!

Услышав эти слова, Медея готова была пасть на колени перед любимым, из девичей груди извлечь любящую свою душу и, в немом восхищении, на ладонях, как божеству, ему протянуть. – Так мощно сверкал могучий Эрот над русой главою Ясона факела пламенем страстным и похищал умело в мгновение ока скромные девичьи взоры. В дрожащей груди юной Медеи тихо млела душа, и вся, словно мед, сладостно растекалась и таяла. Так же роса ранним утром, появляясь вместе с божественной Эос, возникает на лепестках только, что распустившейся розы каплями и тает с уходящей багряной зарей, согретая первыми светлого солнца лучами.

Медея, хорошо зная, какими ужасными бедами ей это грозит, помогла возлюбленному царевичу славного города Иолка, выдержать все невыносимые для смертного мужа испытания, которым его подверг её грозный отец. Пышноволосый красавец – герой натерся ее колдовским зельем и, став на время могучим, как бог, запряг огнедышащих быков с медными рогами в ярмо и вскопал обширное поле. Засеяв землю зубами давно убитого Кадмом дракона, герой победил выросших из этих зубов землеродных мужей с оружием и в доспехах, кинув в их гущу, по совету Медеи камень, вызвавший между ними смертельную драку.

Золотое руно по приказу могучего колдуна Ээта сторожил неусыпный Колхидский дракон. Подкравшись близко, Медея голосом тихим и заунывным запела, взывая к помощи всепобеждающего Сна, чтоб Гипнос на мягких крыльях неслышно явился усмирить своей маковой настойкой не дремлющие глаза свирепого змея. Однако Колхидский дракон не спешил в объятия Гипноса и, голову страшную к Медее и Ясону простирая, стремился их сдавить в мощных своих челюстях, им неизбежную гибель готовя. Тогда отважная царевна, опасность для жизни презрев, сломала можжевельника ветку и, сбрызнув ее жидкостью заранее приготовленной, с наговором этой веткой бесстрашно коснулась глаз неусыпных дракона. Чудовище глухо завыло и нацелилось руку девушке по самое плечо откусить, но тут, наконец, крепко заснуло, его огромная голова, круша кусты и ветви деревьев, с грохотом пала на землю, а его несметные кольца последний раз развернулись и безвольно распластались по лесу, словно несколько стволов толстых деревьев.