Тесные комнаты

Джеймс Парди

– Уезжать из-за этого жалкого никчемного заправщика? Ты мне вообще друг или нет, Браен МакФи?

– Ладно, не будем больше об этом. Ты все равно ничего не хочешь слушать... Но почему тебе мало одной моей любви?
– Браен повысил голос и его золотисто-каштановые глаза блеснули подобно кусочкам ценного полированного мрамора.
– Почему мои чувства для тебя второстепенны? Выброси ты этого Де Лейкса из головы. Да что с тобой творится?

– Откуда я, черт возьми, знаю? Все равно уже ничего не изменишь. И потом, в отличие от тебя, я не из хорошей семьи, и у меня не было ни богатого дедули, ни и всяких там дядей в Ки-Уэст и всего этого... Я знаю

только то, что чувствую, а чувствую я - что его надо убить за все страдания, что он мне причинил.

Последние слова Рой произнес высоким голосом под стать крещендо, которое в экстазе выдал Браен, так что они оба вторили один другому, напоминая двух певцов, исполняющих какую-нибудь редкую ораторию.

– А может, мне просто сходить к нему, Рой, и объяснить что ты чувствуешь?
– Осторожно поинтересовался Браен.
– Глядишь, он извинится за то, как поступил на выпускном.

– Я уже тебе говорил, извиняться поздно! - Рой отвернулся от Браена, чтобы не показывать навернувшиеся на глаза слезы.
– Просто постарайся сойтись с ним как можно ближе, ладно? Это все, о чем я тебя прошу. Не бог весть какая просьба.

– В каком смысле, Рой!... Не хочу я с ним близко сходиться. Да и на каком основании?... У нас с ним ничего общего. Просто я ему дал разок-другой у родника, ну и еще потом, но на одном этом близко не сойдешься...

– Но со мной-то ты стал близок, Браен.

– Да, это верно,- покачал головой Браен.

– Вот и обведи его вокруг пальца... Это все, что от тебя требуется. Пусть он будет у тебя на крючке.

– Навряд ли у него ко мне что-то серьезное. Ему просто нравится со мной перепихнуться. Не более того... Ну и еще он говорил, что у меня зад - глаз не оторвать, - сообщил Браен, покраснев как свекла.

– Ну вот, а ты мне плетешь, что у него ничего к тебе нет, мелкий лживый педик... Сам все отлично знаешь! Когда он на тебя не на шутку западет, он в наших руках...

– Ох Рой, зачем нам в такое ввязываться... Знал бы ты, как это меня пугает.

Рой взял лицо Браена ладонями и прильнул губами к его губам. Он поцеловал его торжественно, как верующие порой целуют в церкви гипсовую статую любимого святого.

– Пусть он заплатит за все, что он заставил меня выстрадать, милый. Стань для него мной, как ты сам недавно сказал - я ведь взбесился от твоих слов, потому что это чистая правда. Будь для него мной, слышишь. Добейся, чтобы он к тебе привязался всем сердцем, чтобы захотел тебя до одури, а потом сделай ему побольней. Пускай он поймет, каково пришлось мне, малыш.

Браен растаял от жара поцелуев и ласк Роя.

В ту ночь Рой как любовник был подобен виртуозному скрипачу, а Браен - во всем ему покорной, неповторимо звучащей скрипке, которую мастер кропотливо изготовил специально для него, чтобы он с высочайшим искусством отыграл концерт той единственной ночи, ибо даже без конца покрывая поцелуями тело Браена, охваченное любовным пылом, Рой знал, что он ни секунды не сомневаясь пустит его в расход ради своей ненависти к Сиднею. Рой любил Браена безумно, но еще сильнее он ненавидел Сиднея Де Лейкс. Как он сам сказал, он не знал, откуда берется эта ненависть, но понимал, что он был душой и телом подчинен этому темному чувству, равно как и жажде заставить своего врага заплатить за все. И Браен был именно тем, кому предстояло стать средством расплаты.

– Ванс ни в коем случае не должен узнать о нас с тобой, - сказал Сидней как-то вечером, когда они

с Браеном лежали на большом диване в их потайном убежище, которым служил дом, принадлежавший когда-то дедушке Браена. Они только что вернулись с короткой охотничьей вылазки, никого, впрочем, не подстрелив. Надо сказать, что Браен не любил убивать животных, да и Сидней не слишком интересовался охотой. Для них обоих это было только поводом, чтобы выбраться на вольный простор и побыть вместе. И если они, случалось, и палили из своих ружей, то лишь для того, чтобы придать друг дружке уверенности, что они действительно умеют стрелять.

– Да уж, Ванс бы в жизни не понял наших отношений, обрисуй мы ему картину, - заметил Браен.
– Он любит только учиться да ходить в церковь.

Эти слова заставили Сиднея помрачнеть и нахмуриться, после чего он отнял руки из ладоней Браена.

– Он бы не пережил, узнай он, что я с тобой сплю, - горячо сказал Сидней. А потом чуть слышно добавил: он вообще не знает, что я люблю мужчин...

– Значит, ты только его и уважаешь?
– вспылил Браен вставая и глядя сверкающими глазами на человека, которому только что отдал столько любви и ласки.

– Дело не в уважении, Браен,- покраснел Сидней.
– Просто не надо ему о таком знать. Вот почему твой дом самое подходящее место, - сильно запинаясь, произнес он.
– Охота отличная увертка.

– Может тогда и твоя любовь тоже увертка, - почти проскулил Браен.

Сидней промолчал и тогда юноша сбивчиво спросил: ты ведь меня любишь, Сидней, правда? Скажи что любишь.

Но произнося эти слова (хотя к этому времени он уже полюбил Сиднея, и полюбил по-настоящему) Браен чувствовал себя при этом низким и подлым, ведь он продолжал сохранять преданность Рою Стёртеванту. И еще, Браен боялся, что признавшись Сиднею, в любви, он по сути просто озвучил то, что хотел от него Рой... Несмотря на то, что Браен полюбил Сиднея даже сильнее, чем самого точильщика ножниц, он все больше ощущал себя пристыженным, виноватым и вконец запутавшимся. По большому счету, Браен казался самому себе вором, который без конца что-то крадет.

– Я уже говорил тебе, что я с тобой очень счастлив, - ответил Сидней после долгого молчания, во время которого он пытался понять для себя, действительно ли он любит Браена... По сути, Сидней вообще не считал, что любит кого-то в своей жизни. Странно, но наиболее подходившее под это определение чувство он испытывал к Вансу, и то лишь потому, что Ванс был сама безупречность, и между ним и братом, при всей глубине их привязанности, всегда было ощутимое отчуждение.

Сидней принялся пылко целовать Браена (кстати, именно Браен научил его целоваться самозабвенно, и он был первым, кто поцеловал Сиднея со страстью) но юноша вырвался из его объятий и вскочил с дивана, потому что в этот миг он внезапно понял, каким страшным было его обещание предать Сиднея.

– Браен, Браен, да что опять не так..? Злишься, что я не сказал тебе, что люблю тебя больше всех на свете?

– Может и поэтому тоже, - на лице у Браена читались боль и страдание - Но правда в том, Сид, что я принадлежу другому человеку... И, если откровенно, то он мой хозяин, а я его раб.

Сидней нацепил шорты и встал с дивана. Он не совсем понимал, о каком именно рабстве говорит Браен - либо юноша имел ввиду что-то в духе тех проножурналов, которые он ему показывал, с фотографиями, на которых старшие мужики доминируют над молодыми мальчиками, пуская в ход цепи и тому подобное - либо речь шла о чем-то куда более жутком и реальном.