Тесный путь. Рассказы для души
Шрифт:
А я вспоминаю, где я встречала эту строгую матушку и слышала этот грозный голос... Вспомнила. На днях в паломнической трапезной я сидела за столом с молоденькой мамочкой, на коленях у которой был сынишка лет двух. На улице жарко, и личико малыша было розовым, вспотевшим. Он потянулся к кувшину с компотом обеими ручонками. И юная мамочка уже хотела дать ему попить, но раздался грозный крик: «Нельзя! Ещё не помолились,
Ребёнок испугался и заплакал, а мамочка принялась его утешать. Мы, сидевшие за столом, промолчали. Конечно, сейчас все соберутся, помолимся, и можно будет приступить к трапезе. 5—10 минут можно потерпеть... Начни спорить с грозной матушкой, будет конфликт за трапезой в монастыре...
Сынишка успокоился, а его мамочка оглядела нас, сидящих за столом, и грустно спросила:
— Где же ваша любовь, сёстры?
У меня до сих пор в ушах её грустный тихий голос...
Мои воспоминания прерываются знакомым грозным криком:
— Стой!
Перепуганная Таня застывает, занеся ногу над водой купальни. Я вспоминаю детскую игру «Замри». Мне становится смешно, и я еле удерживаюсь от того, чтобы не прыснуть.
— Ты куда левой ногой в святой источник лезешь?! Всё с правой руки и с правой ноги делай! Поняла? К иконам с правой стороны подходи! И свечки правой рукой подавай! И в источник правой ногой! Слева-то, знаешь, кто сидит?!
— Зинаида, ты чего тут расшумелась-то? — в дверь незаметно вошла маленькая весёлая старушка .—Чего, говорю, кричишь-то? А матушка-то тебя потеряла на огороде с утра. Ты, почему грядку-то бросила недопо- лотую? Занедужила? Во-о оно как. Ну, судя по голосу, что я за сто метров до источника слышала, видать, дело на поправку пошло? А то матушка сегодня вспоминала присказку одну:
— Тит, а, Тит, пойдём молотить?
— Брюхо болит.
— Тит, а, Тит, обед готов.
— А где моя большая ложка?
Грозная Зинаида мгновенно теряет всю свою суровость и как-то молниеносно исчезает из купальни.
Маленькая старушка весело спрашивает у до сих пор неподвижной Тани:
— Ты чего, милая, застыла-то? Испужала она тебя? С правой ноги говоришь? А ты от страха забыла, которая из них правая? И теперь не можешь идти исцеляться? Милая, да ты с любой ноги иди да купайся! Вот-вот! Окунулась? Вот и Слава Богу! Мы-то купаемся да окунаемся, а исцеление-то Сам Г осподь подаёт, если воля Его будет. Поняла? И вот ещё что я тебе скажу: голову-то свою на плечах надо иметь. Так-то.
«Есть только одно дело — спасение души, остальное — поделье»
Толя — молодой парень, в Оптиной трудится несколько месяцев. Как-то мы вместе едем по послушанию, и он рассказывает мне о себе:
— Знаешь, как я рад, что оказался в Оптиной?! Тяжело, конечно, но зато здесь всё, как бы это выразиться, — настоящее. Понимаешь? Я здесь понял слова: «Есть только одно дело — спасение души, остальное — поде- лье». А раньше я об этом даже не думал. Батюшка сказал, что раньше я спал, а теперь проснулся. И мне кажется,
Я вот теперь о спасении души размышляю. А жил в Москве —всё нормально. Какая душа?! Какое спасение?! Пить—многие пьют. Воровать—многие воруют, кто где работает, тот там и берёт. Блудить—то же самое. Сейчас даже названия такие приличные придумали: «гражданский брак», «пробный брак», «бойфренд»...
Прочитал я недавно в одной книге о Первой мировой войне. Там офицер молоденький умирает в лазарете и просит медсестру:
— Дайте мне белую чистую рубашку, я хочу умереть в чистой рубашке, а совесть моя чиста: я умираю за веру, царя и Отечество.
Я книгу отложил и стало мне так больно... Не знаю, поймёшь ли ты меня... Подумал тогда: мог бы я так сказать? Мои бывшие приятели могли бы? Последний раз в ютубе был, встретил одного мажора, путешествует за папины деньги. Побывал в Индии и говорит мне:
— Что такое Родина? Вся Земля —вот моя Родина!
А я подумал:
— Да посчитают ли тебя-то роднёй в других странах?! Как идти защищать Отечество, если не знаешь, что это такое?!
Понимаешь, запал мне в душу этот офицер, мой ровесник... Я бы хотел иметь право так же сказать: «А совесть моя чиста». Только к словам этим простым—путь очень далёкий... Помоги, Господи!
Паломничество
Раньше люди старались совершать паломничество так, чтобы понести какой-то труд, принести жертву. Часто шли пешком, стирая ноги в кровь. Похоже, времена эти минули в прошлое, и сейчас мы предпочитаем комфорт в поездке. Но не все. После экскурсии паломница делится рассказом о своей бабушке:
— Едем мы на поезде в Оптину: я, муж и наша бабушка старенькая. И вот она ходит тихонечко по вагону туда-сюда, туда-сюда. Муж не выдержал:
— Бабуся, ну что же вам спокойно-то не сидится? Зачем вы всё ходите?
— Я иду в Оптину пустынь!
Про Дашеньку
— Мы к вам на экскурсию—всей семьёй! Да, мои! Два сыночка и лапочка дочка! А я вот вам сейчас расскажу, пока народу нет. Ребята, погуляйте немножко. В книжную лавку? Можно, только Дашу за руку возьми...
Ну, вот что я рассказать-то хотела? А — вот: ждала первого ребёнка, думала — дочка, назвать хотела Дашенька. Родился сын. Хорошо: вторая дочка будет. Забеременела вторым. Опять сын. Тоже хорошо: два сына! Через девять лет только снова забеременела. Мать у меня неверующая, стала донимать: делай аборт, не прокормишь троих, кто ты такая, простая телятница...
— Нет, мама, там моя дочка Дашенька...
— Там пацан опять, делай аборт, тебе говорю!
Я с ней не спорю, чтобы не расстраиваться, а сама время тяну, вот уже пять месяцев беременности—поздно аборт-то делать! Родила —дочка! Дашенька! 2400.
И вот никак младенчик вес не набирает. Набрала 2500 и — никак. Ей уже три месяца, а она всё 2500. Положили нас в Калугу в областную больницу на обследование. Врачи ничего понять не могут. Она кушать кушает, а в весе не прибавляет. Заговорили об операции. Я реву.