Тэсса на краю земли
Шрифт:
— Хочешь? — вяло предложил он.
— Давай, — согласилась Тэсса, — только предупреждаю сразу: мне понадобится ведро. На инквизиторов алкоголь почти не действует.
— Ведро так ведро, — апатично согласился Холли и подвинулся, освобождая место на шезлонге.
Тэсса легла рядом, плотно прижавшись к его боку, допила из его бокала и оценила:
— А хорошо ты тут устроился. Чего такой печальный? Творческий кризис?
— Я бездарность, — объявил Холли и налил еще шампанского.
— А я разнесла половину Лондона.
—
— А мне надо смириться с тем, что я больше не инквизитор.
— Выпьем, — решил Холли, чуть приподнялся и сам напоил Тэссу. Струйки шампанского потекли по ее губам, подбородку, шее, и она засмеялась.
— Твои сине-оранжевые солнца погасли?
— Ах, это, — скучно ответил Холли, — эту ерунду я закончил и даже повесил на стену в твоей спальне. И знаешь что? Полная чушь!
— Ну и ладно, — беззаботно воскликнула Тэсса, — чушь так чушь. Я все равно хочу на нее посмотреть.
— Ни за что, — всполошился Холли, — я закрашу это полотно! Никто не увидит моего позора!
— Пхе, как будто ты меня обгонишь, — и Тэсса резко вскочила, понеслась к дому.
Холли что-то возмущенно вопил ей вслед.
В закатном свете пылали солнца.
Алые лучи подсвечивали энергичные синие лучи, приглушая оранжевые, и столько в этой картине было пыла, страсти и жизни, что Тэсса бессильно сползла на пол, прислонившись спиной к кровати, и неожиданно для себя разрыдалась.
Она не плакала даже после ночи безумия, накрывшего Лондон, не плакала, когда мама объявила ей, подростку, что инквизитор — позор в семье, не плакала, когда получала ранения.
Но расплакалась в картинной галерее, увидев «Надежду на чудо» Холли, и теперь ревела, как будто ей снова было пять лет и она порвала любимый футбольный мяч.
В спальню вошел Холли, ойкнул, увидев плачущую Тэссу, оглянулся на картину, ойкнул еще раз.
— При этом освещении она выглядит совершенно иначе, — восхищенно прошептал он, — боже мой, я гений! Я совершенно нереальный, невозможный гений. Как же могло появиться на свет такое чудо?
— Надеюсь, что самым обычным образом, — всхлипнула Тэсса, — и без этого тут уровень паранормальности зашкаливает.
— Ревешь? — Холли сел на кровать и потрепал ее по волосам, как своего пони: — Реви. Это из тебя инквизиторская зараза выходит — со слезами.
— Инквизиторство — это не зараза, а долг перед обществом, — машинально поправила его Тэсса.
— Ну ничего, великое искусство сделает из тебя человека, — утешил ее Холли.
Она укусила его за колено.
— Заткнулся бы ты, трепло гениальное. Тащи свое шампанское, надо успеть хоть немного напиться, пока не начался следственный эксперимент.
Холли удивленно сдвинул брови:
— Какой еще эксперимент? А чего это вообще все вокруг такие взволнованные бегают, не знаешь случайно?
— Ты, наверное, единственный человек в Британии, который не слышал
Впрочем, мысленно поправила себя Тэсса, может, и нет. С великой долей вероятности орден вообще закрыл всю информацию о произошедшем.
А у нее за весь день так и не нашлось времени заглянуть в интернет.
— Ну и какие проблемы? Просто похороните этого мертвого инквизитора на нашем кладбище, а потом вызовите из-под земли и спросите зомби, кто его убил, — пожал плечами Холли и побежал за шампанским, оставив Тэссу с открытым ртом.
Она искренне надеялась, что больше никто до такого не додумается.
Нью-ньюлинские чудовища принадлежали только Нью-Ньюлину.
Глава 26
Профессор великой инквизиции Йен Гастингс сидел в деревенской пекарне «Кудрявая овечка» и пил несладкий чай без десерта. Мэри Лу во всеуслышание объявила, что ни крошки своих прекрасных тортов не подаст этому извергу.
Вокруг профессора образовалось пустое поле, а немногочисленные жители Нью-Ньюлина, зашедшие сюда за десертом и сплетнями, теснились в другой стороне зала, не желая пересекать невидимую черту.
Весть о том, что пришлый профессор пытал Эрла Дауни, облетела деревню со скоростью лесного пожара.
— Это нарушение прав человека, — громко объявил доктор Картер, которого произошедшее привело в самое скверное расположение духа. — Есть же законы, в конце концов, я уж не говорю о банальном милосердии.
— А я всегда утверждала, что инквизиторам закон не писан, — тут же подхватила Камила Фрост, пившая жгуче-крепкий кофе. — Возрождение ордена — это возрождение зла и беспредела.
— Как ваше имя, милочка? — наклонившись вперед, вежливо спросил Гастингс.
— Камила Фрост, — холодно процедила она, — главный редактор «Расследований Нью-Ньюлина». И имейте в виду, что о вашем вопиющем поведении будут уведомлены все СМИ Западного Корнуолла.
— И ни одно из них не напечатает о произошедшем ни слова, — безмятежно парировал Гастингс, — согласно закону о неразглашении подробностей деятельности инквизиции.
— Возмутительно, — вспыхнула Мэри Лу и с оглушительным звоном кинула поднос на стойку. — Ну ничего, на каждого наглого инквизитора найдется Тэсса Тарлтон.
— У нее нет полномочий препятствовать моему расследованию, — отмахнулся Гастингс.
— Тэсса поставит вас на место без всяких полномочий, — крикнула Фанни.
Теперь профессор обратил свой взор на нее:
— Не могу понять, юноша, зачем вы надели это нелепое платье?
— Как вы смеете! — вскочил на ноги Кенни, на его лице мгновенно проступили красные пятна, а спустя минуту он начал просвечивать.
— Так-так-так — восхитился Гастингс, — просто поразительно. Полагаю, сюда надо направить целую бригаду специалистов, изучающих паранормальные отклонения.