Тест на измену
Шрифт:
Я вижу, как Паша благодарен мне за это. Пока я отсутствую, на мое место некого ставить, а Паше некогда искать мне достойную замену. Надо проводить собеседования, отбирать кандидатов, а это время, которого у Паши и так почти нет. Прав он был, когда в самом начале говорил, что не любит женщин на ответственных должностях: они уходят в декрет и им надо искать замену. Мы, кстати, вспомнили тот разговор и вместе посмеялись. Кто бы тогда знал, что я буду беременна именно от Паши.
Мы много смеёмся вместе. Почти как раньше, когда встречались. Постепенно неловкость и напряжение ушли, наше общение стало
Когда Паша заходит, палату словно солнцем озаряет. Он лучезарно улыбается, и я свечусь в ответ. Сердце сразу начинает трепыхать как птица в силках. Я приподнимаюсь на постели, а Паша заботливо говорит: «Лежи-лежи». Садится рядом, поправляет мне подушку или одеяло, что-нибудь рассказывает, задаёт вопросы. А когда Паша неминуемо уходит, палата погружается в мрак. Я сворачиваюсь калачиком, обнимаю живот и начинаю ждать завтрашний день, в котором будет новая встреча с Пашей.
Когда мне становится получше и угроза выкидыша снижается, врачи разрешают мне недолгие прогулки. У медицинского центра огромная территория, есть даже маленький зоопарк. Сейчас в ноябре сыро и холодно, но я все равно рада наконец-то оказаться на свежем воздухе и пройтись.
Мы с Пашей идём на прогулку. Я одеваюсь в тёплый пуховик и угги, а Севастьянов еще заставляет меня надеть шапку. Когда выходим из палаты, неожиданно Паша берет меня под руку. Я сначала цепенею от растерянности, а в следующий миг за спиной крылья вырастают. Я не иду, а парю над землей.
Мы шагаем медленно, никуда не торопясь. Ёжась от холода, жмусь посильнее к Паше. Уже темно, под ногами сырая земля, а в воздухе пахнет приближающейся зимой. Разговариваем о разном. Сначала немного о работе, потом об общих знакомых, затем вспоминаем что-то из детства. Период наших отношений негласно обходим стороной. Хотя там было много хорошего, но закончилось все печально, и лучше к этому не возвращаться. У нас с Пашей выстроилось некое подобие дружбы, и я боюсь, что любое упоминание о моем предательстве разрушит ее.
Приближается первый скрининг беременности. Так далеко я еще не заходила. Мой первый выкидыш произошел на седьмой неделе, второй — на пятой. А сейчас уже десять недель. При мысли, что скоро детально рассмотрю своего ребёнка — хоть пока и на экране телевизора — дух захватывает. Я так люблю этого малыша. Больше всех на свете, больше самой себя.
Ровно в одиннадцать недель у меня берут кровь из вены для скрининга. Это очень волнительно, вдруг у малыша обнаружат что-то плохое? Я не сплю всю ночь, нервничаю, переживаю. Как только приезжает Паша, сразу вываливаю на него короб своих тревожных мыслей. Он берет меня за руку и успокаивает.
Это уже не первое его прикосновение ко мне. Если не считать того, что Паша каждый день гладит мой живот, он стал прикасаться ко мне в принципе. То положит руку на плечо, то придержит меня за спину, а один раз даже заправил мне за ухо выбившуюся прядь волос. И каждое его прикосновение ко мне такое нежное, как будто хрустальную куклу трогает. А у меня в эти мгновения сердце останавливается.
Анализ крови
— Ну вот, а ты боялась.
У меня слезы на глазах выступают.
— Я всего боюсь. Завтра ещё узи.
— На узи тоже все будет хорошо.
— А если нет?
— Арина, не накручивай себя раньше времени. Разве есть поводы переживать?
Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю.
— Ты прав. На узи тоже все будет хорошо.
Но мне все равно страшно. Не покидает тревога, плохое предчувствие. Естественно, Паша видит это, он же читает меня как открытую книгу. Поэтому остается со мной в палате допоздна, пока я не усну. Садится на краешек кровати и гладит успокаивающими движениями по голове. Постепенно тревога сходит на нет, мне становится тепло и хорошо, я засыпаю.
А на следующий день Паша пропускает утреннее совещание и приезжает, чтобы пойти со мной на узи.
— Ложитесь на кушетку, раздевайтесь ниже пояса, посмотрим трансвагинально, — говорит врач, когда мы с Пашей заходим в кабинет.
Мне все узи делают трансвагнально, поскольку угроза сохраняется. Я послушно раздеваюсь и ложусь, прикрывшись одноразовой пеленкой, а Паша садится рядом на стул. Перед нами на стене висит большая плазма, на которой уже совсем скоро мы увидим нашего малыша. Врач вводит в меня зонд, и на экране появляется ребёнок.
Из легких весь воздух выбивает. Я не шевелюсь, онемела. Только чувствую, как по щекам заструились слезы и как Паша крепко сжал мою руку, а затем переплел наши пальцы.
— Канал расширен и повышен тонус, — недовольно цокает врач.
Опять. Опять он расширен и опять тонус. Но сейчас эта информация проходит для меня фоном, поскольку я неотрывно гляжу на экран телевизора.
— Позвоночник визуализируется, — говорит протокольным голосом врач, и медсестра быстро печатает за ним на клавиатуре. — Размер левого бедра…
Я внимательно вглядываюсь в малыша. Вот он мой маленький, моя кровиночка, мое счастье, мой смысл жизни. Единственное, что у меня есть. Я ведь совсем одна. С родителями у меня не близкие отношения, а с Пашей мы просто друзья. Но скоро у меня будет мой малыш. Я окутаю его любовью и заботой, буду дарить тепло и ласку. И никто мне больше не нужен. Только бы он родился здоровеньким. Я тогда буду самой счастливой на свете.
— Вытирайтесь, — врач подаёт мне салфетки, когда узи заканчивается. — У вас здоровый малыш, но угроза сохраняется.
Я уже не обращаю внимания на слова об угрозе. Привыкла. Главное, что ребенок здоров. Это лучшее, что я слышала за двадцать семь лет своей жизни. Ни один комплимент, ни одно признание в любви близко не сравнятся с фразой «У вас здоровый малыш».
Паша помогает мне подняться, берет у врача заключение и несколько снимков ребенка с аппарата узи. Доводит меня под руку до палаты, усаживает на постель и садится рядом.
— Ну вот, а ты боялась.
Всхлипываю.
— Ну что ты, Арин, — обнимает меня одной рукой.