Тетрадь первая

Цветаева Марина Ивановна

Отношение было спокойное, он глубоко и сердечно-воспитан, со всплесками нежности — он весь — всплёск! — с моими ответными — и с его ответной радостью. Никогда не забуду поездки в автомобиле, ночью, в Шарлоттенбург, когда деревья мчали на нас. Было чувство того света. О, расскажу! И это — подарю. Это не дохлая шкура, это отрезок (хотя и крохотный) живой змеи. Кстати, ненавижу змей, завидев поперек дороги, а иногда просто заслышав (а здесь их мно-ого! Позор на гады [193] . В самых земляничных и ежевичных местах:

193

Осторожно,

змеи (чешск.).

Берегись

Змеи любят землянику!

И речные есть. Плывешь — и она плывет) — итак, завидев и даже незавидев бегу обратно три километра не оборачиваясь, до дома. Змея или нет, но жизнь. Здесь не было огорчительных достоверностей.

* * *

А! Поняла! Болевое в любви единолично, усладительное — безлично. Боль называется ты, усладительное — безымянно. Поэтому «хорошо» нам может быть со всяким (NB! можно это «хорошо» от всякого не принять) боли мы хотим только от одного. Боль есть ты в любви, наша личная в ней примета. Отсюда: «сделай больно!» т. е. скажи, что это ты, назовись.

* * *

— Читали ли Вы Николая Курбатова? [194] Начал он его писать в дни горячей дружбы со мной и героиню намеревался писать с меня. Но — как скоро Э<ренбур>г ни пиши, дружить со мной — еще <пропуск одного слова>, поэтому: не успел. Разошлись — сразу и резко. Зачатая в любви, рожденная в гневе, героиня должна была выйти чудовищем. — Напишите.

* * *

Прозрение — презрение — призрение.

(Прозрение — тебя в веках, презрение — к тебе, в вершках, призрение — тебя, в руках.)

194

Роман Эренбурга «Жизнь и гибель Николая Курбатова».

* * *

Это волчицы грусть,

Схожая с громом:

— Ромул мой, Ромул!

* * *

Стихи за июнь:

1. На дне она где ил

2. Когда друг к другу льнем

3. Закачай меня

4. Чем окончился этот случай

5. На назначенное свиданье

6. Рано еще —

7. Пядь последняя и крайняя

8. Занавес

9. Красавцы, не ездите!

10. Строительница струн

11. В некой разлинованности

12. Брат

13. В глубокий час души

14. Божественно и детски гол

15. Глаза трагических героинь

16. Наклон

* * *

(Стихи: Наклон, к ним пометка:)

Проверьте и будьте внимательны, это не пустой подбор сравнений, это — из книги подобий, которая есть — я. Напишите, которое из них больше дошло (ожгло). Наклоняться можно и ввысь (раз земля — шар!). На коленях, ведь это довершенный наклон: мать перед спящим сыном, к к<оторо>му сначала клонилась — до-клонилась — т. е. молится. Не принимайте наклона как высокомерия и коленопреклонения как смирения, это не те меры. Откиньте всякую, увидьте движение, и вне человеческого дурного опыта, увидьте смысл его.

* * *

Смогу ли я, не

боясь и не считаясь (— чужого страха и: с чужим расчетом) быть с Вами тем, кто я есмь. Вы в начале безмерности.

* * *

— Есть ли у Вас мир, кроме моего, т. е. природы, работы, одиночества? Значат ли что-нб. в Вашей жизни: дела, деньги, «друзья», войны, новости, открытия, — всё чем заполняют день. Любите ли Вы что-нибудь кроме? (всего, т. е. одного). Будьте правдивы, не считайтесь с тем, что от того или иного ответа я буду любить Вас больше — или меньше, ведь для Вас важно быть любимым — именно в упор, чтобы Вас любили, а не соседа. Есть ли у Вас это чувство — негодования как на оскорбление — когда любя Вас — любят мимо, навязывая Вам — чужие добродетели! Что Вам от того, что я буду любить Вас — не знаю как — когда это — не Вы?! Только оскорбительно.

Истоки мне Ваши близки, русло может быть чуждо, да о русле (ходе) реки нельзя говорить, пока она не дошла до устья. Подвержены ли Вы музыке, меняетесь ли, и мгновенно меняетесь ли от нее? В Prager-Diele (единственная пядь земли, на которой мы вместе стояли, да и то врозь! Не без иронии: «земли») в Prager-Diele ее просто не слышали, не услышали поэтому и меня.

* * *

Помните, что Вы должны мне быть неким духовным (слово между нами излишнее!) оплотом. Там, где всё содержание, формы нет, это Вы обо мне сказали (ставлю ударение и на Вы и на мне). И вот, эта встреча чужого отсутствия (т. е. сплошной формы, если была бы мужчина — сказала бы: форм!) с моим присутствием (т. е. сплошным содержанием), — словом, с Берлином у меня много неоконченных (не: неуплоченных, а: сплошь переплоченных!) счетов, я должна иметь Вас союзником, хотя бы мысленным. Стихи мне перед людьми не оплот: брешь в которую все ломятся. Я должна знать, что вся в Вас дома, что мне другого дома не нужно. (Как черновая тетрадь, в которую — всё.)

Вы наверное думаете, что я страшно торгуюсь: и собакой (слепца!) будь, и оплотом будь, и домом, и краем земли. Деточка, м. б., всё выйдет по-другому и я от Вас буду искать оплота (бежать на край земли)?! — Шучу. —

(NB! Когда я говорю «шучу», тут-то и становится серьезным! 1932 г.)

Моя тетрадь для стихов превратилась в тетрадь записей к Вам, а моя обширная переписка — в диалог. Впрочем, для точности прибавлю, что кроме Вас для меня сейчас еще — вне Праги — существует С. М. В<олкон>ский, мой далекий, недосягаемый друг.

* * *

Знайте, что я далеко не всё Вам пишу, что хочется, и далеко еще не всё хочу, что буду хотеть.

* * *

Исток моего доверия к Вам — самооткрытый Вами Добровольческий Марш [195] в Ремесле и то (не знаю что), что Вы мне — один из всех людей — сейчас в письмах даете.

* * *

Хорошо именно, что Вам 20 л., а мне 30 л. Если бы я была на 10 лет старше, я не говорила бы о материнстве. (NB! — о бабушкинстве!)

195

Ст-ние «Посмертный марш».

* * *

А хотите — 10 л. и 20 л.? Прежде чем говорить нет, взвесьте. Проследите внимательно вопрос, он менее добр и прост чем кажется.

* * *

Что совершает события между нами, никогда вместе ни одной секунды не бывшими? Какое восхитительное доказательство со-бытия!

* * *

Человечески любить мы можем иногда десятерых за-раз, любовно — много — двух. Нечеловечески — всегда одного.

* * *

Отрывки: