Тетралогия Будущего
Шрифт:
— Вот что! Ты занимайся своим прямым делом — постарайся получше донести смысл речи до слушателей, а я уж как-нибудь позабочусь о словах!
— Вы не понимаете, Билл! Мне дела нет до того, правильна ли речь с политической точки зрения или нет. Но моя работа — верно передать манеру оратора. А я этого сделать не смогу, если в уста изображаемого мной персонажа будут вложены не свойственные ему выражения. Это прозвучало бы так же фальшиво, как если бы коза попробовала заговорить по-гречески. Но если я прочту речь, написанную теми словами, которые свойственны только Бонфорту, она автоматически произведет нужное впечатление.
— Слушай, Смизи, тебя нанимали не для того, чтобы ты писал речи. Тебя нанимали…
— Полегче, Билл, — вмешался Дак. — И заодно отвыкни навсегда от всех этих «Смизи». Родж, что скажешь? Каково твое мнение?
— Насколько я понимаю, Шеф, речь идет только о нескольких выражениях?
— Да, конечно. И я бы еще предложил изъять личный выпад против мистера Кироги и намек на его спонсоров. Мне кажется, это не в духе мистера Бонфорта.
Клифтон как-то увял:
— Этот абзац я вставил сам. Но вы, вероятно, правы. Он всегда старается думать о людях хорошо. — Он на минуту задумался. — Сделайте изменения, которые сочтете нужными. Потом мы запишем выступление и просмотрим пленку. Всегда ведь можно вырезать то, что покажется неудачным. Можно и вообще отменить выступление «по техническим причинам». — Клифтон скупо улыбнулся. — Вот так мы и сделаем, Билл.
— Будь я проклят, если это не самая наглая…
— И все же, именно так мы и поступим, Билл.
Корпсмен пулей вылетел из каюты. Клифтон вздохнул:
— Билл не терпит даже мысли, что кто-то, кроме мистера Бонфорта, будет давать ему указания. Но человек он очень дельный. Гмм… Шеф, как скоро вы будете готовы для записи? Наше время — шестнадцать ноль-ноль.
— Не знаю. Но к этому времени я буду готов.
Пенни проводила меня до кабинета. Когда она прикрыла дверь, я сказал:
— В ближайший час или около того вы мне не будете нужны, Пенни, девочка. А пока попросите, пожалуйста, у доктора еще несколько таблеток, они могут потребоваться.
— Хорошо, сэр. — Она поплыла спиной к двери. — Шеф!
— Что, Пенни?
— Я только хочу сказать, не верьте, что Билл действительно писал все его речи.
— А я и не поверил. Я же слышал его речи… И прочел этот… текст.
— О, конечно, Билл частенько готовил нечто вроде черновика. То же самое делал и Родж. Даже мне приходилось этим заниматься. Он… он использовал любые идеи, откуда бы они ни шли, если считал их заслуживающими внимания. Но когда он говорил речь, она была его собственной — от первого слова и до последнего.
— Я уверен в этом. Хотелось бы, однако, чтобы он подготовил и эту — заранее.
— Все будет отлично, если вы захотите.
Так я и сделал. Я начал с того, что стал заменять синонимы, вставляя грубоватые гортанные германизмы на место выспренних утробных латинизмов, на произношении которых можно вывихнуть челюсть. Потом я вошел в раж, побагровел и порвал текст на кусочки.
Актеру ведь часто хочется повозиться с текстом своей роли, только шансов ему почти никогда не выпадает.
Я никого не допустил к прослушиванию своей речи, кроме Пенни, и потребовал от Дака устроить так, чтобы ее нельзя было услышать где-нибудь в другой части корабля, хотя и подозреваю, что он все же обвел меня вокруг пальца и подслушал. Пенни расплакалась уже после трех первых минут, а к тому времени, когда
И вот ведь какая странная штука — произнося ее, я верил каждому сказанному в ней слову.
Но какая же это была роскошная речь, друзья мои!
Потом мы все вместе прослушали эту запись, сопровождаемую моим изображением в натуральную величину. Среди нас был и Джимми Вашингтон, что заставило Билла Корпсмена держаться в рамках приличий. Когда все кончилось, я спросил:
— Что скажете, Родж? Надо ли что-то вырезать?
Он вытащил изо рта сигару и ответил:
— Нет. Если вам угодно выслушать мой совет, Шеф, я посоветую все оставить как есть.
Корпсмен снова выскользнул из каюты, но зато мистер Вашингтон подошел ко мне со слезами на глазах — а надо сказать, слезы в космосе в состоянии невесомости — большое неудобство, так как им некуда падать — и сказал:
— Мистер Бонфорт, это было прекрасно!
— Благодарю вас, Джимми.
А Пенни вообще не могла произнести ни слова.
После окончания прослушивания я был в полном отпаде. Триумфальный исход представления всегда превращает меня в выжатый лимон. Я проспал как убитый больше восьми часов и проснулся только от воя сирены. Еще перед сном я привязался ремнями к койке — терпеть не могу в состоянии невесомости болтаться во сне туда-сюда по каюте. Так что я продолжал лежать не двигаясь. Однако я и понятия не имел, что мы так скоро стартуем, а потому сразу же после первого предупреждения вызвал капитанскую рубку.
— Капитан Бродбент?
— Одну минуту, сэр, — услышал я голос Эпштейна.
— Слушаю, Шеф, — ответил мне тут же Дак. — Мы стартуем точно по расписанию. Согласно вашим распоряжениям.
— Что? Ах, да, разумеется.
— Думаю, мистер Клифтон сейчас зайдет к вам.
— Отлично, капитан. — Я снова откинулся на подушки и стал ждать.
Сразу же после старта, когда сила тяжести достигла одного g, в каюту вошел Родж Клифтон. Я никак не мог определить выражение его лица — на нем одновременно читались триумф, тревога и недоумение.
— Что случилось, Родж?
— Шеф! Они нас перехитрили! Правительство Кироги ушло в отставку!
Глава 7
Голова у меня была все еще затуманена сном, и мне пришлось как следует потрясти ею, чтобы понять, что произошло.
— Из-за чего шум, Родж? Разве не этого вы добивались все это время?
— Конечно, конечно, но… — он замялся.
— Что «но»? Ничего не понимаю. Вся ваша команда многие годы трудилась и хитрила, пытаясь добиться именно такого результата. Теперь вы его получили и почему-то разыгрываете из себя невесту, которая неожиданно потеряла уверенность в том, что ей действительно хочется идти под венец. В чем дело? Грешники вроде бы низвергнуты, праведники торжествуют. Разве не так?