Тетушка, которая не умирает
Шрифт:
Вскоре после этого Бхаджахари отправился за доктором Рудрой.
Я молча стояла на нижней площадке лестницы.
Бхаджахари, спускаясь вниз, сказал мне:
– Буди! Ты не поверишь. БароБуди потеряла дар речи.
– Потеряла дар речи! Как это?
– Она не в силах выговорить ни слова. Только тычет пальцем куда-то да стонет.
Я вздохнула с облегчением. На кого же невестка моя тыкала пальцем?
В тот вечер из дома никто не выходил. Вид у всех был мрачный. Домашние были потрясены сперва смертью Пишимы, а теперь вот БароБуди
Муж, спустившись вниз, сказал:
– Лата, может, проведаешь Буди? А то мы никак не поймем, с чего это вдруг она потеряла дар речи.
– Она не любит меня, – прошептала я. – Но если хочешь, я пойду.
Завидев, как я возникла в дверях ее комнаты, невестка моя резко вскочила с постели и, застонав в голос, стала тыкать на меня пальцем. Я поняла, что она силится указать на вора. Но ее никто не понял.
Деверь мой, Чаток Митра, был славный малый и к тому же писаный красавец в сравнении с моим мужем. От страха и тревоги черты лица у него заострились. Он беспомощно спросил меня:
– Как думаешь, Боума, что это с ней? Почему она так себя ведет?
– Наверное, пытается что-то сказать, – спокойно ответствовала я.
– Что сказать? Может, знаешь?
Я покачала головой.
– Нет. Но, может, она сама расскажет, как только оправится.
Даже доктор не смог сказать, что с нею стряслось так внезапно. Язык у нее прямо одеревенел. Я никогда не слыхала, чтобы с языком могло случиться такое.
Невестка таращилась на меня и все показывала в мою сторону пальцем, тщась привлечь ко мне внимание своего мужа. У меня поджилки затряслись.
Деверь мой был человек мирный и безобидный и в присутствии своей грозной женушки всякий раз как будто съеживался. Он редко покидал свою комнату – выходил разве что по вечерам, чтобы встретиться с друзьями. Мужчины у них в семье были большей частью никчемными бездельниками, привыкшими спать и днем. И когда случалась какая-нибудь напасть, они становились совершенно беспомощными. Лень притупила все их способности. Деверь мой совсем оторопел, видя, какая беда приключилась с его женой, и все никак не мог взять в толк, что же за знаки она ему подавала.
Хотя невестка моя лишилась языка, она могла бы общаться каким-нибудь другим способом. К примеру, писать. Но пока что ей это было невдомек: у нее, верно, отнялась не только речь, но и смекалка. Впрочем, она наверняка скоро все поймет. И тогда уж мне несдобровать.
Тут деверь взял с письменного стола листок бумаги и протянул мне.
– На вот, прочти. Может, что разберешь?
Все, что там можно было разобрать, так это пару букв алфавита – «Дж». Остальное больше походило на закорючки и черточки.
Деверь сказал:
– Она пытается сообщить что-то важное. Она пробовала написать, но у нее не вышло. Я тут ничего не разберу. Только буквы «Дж».
Он не разобрал – зато я все поняла.
– У нее и рука отнялась? – спросила я.
– Нет, с рукой все в порядке. Просто она не может писать.
Я изобразила на лице
Деверь сказал:
– Побудь с ней минутку. А я пока схожу куплю каких-нибудь снадобий.
Невестка, заслышав его, как будто еще больше испугалась и в сильном волнении снова застонала. Казалось, она просила мужа не уходить. Тогда он повернулся к ней и сказал:
– Не беспокойся, Лата побудет с тобой. Я скоро вернусь.
И он ушел.
Раньше я никогда не видела такого ужаса, какой исказил лицо моей невестки. Глаза у нее, казалось, готовы были вылезти из орбит, рот широко раскрылся, дыхание сделалось частым-частым. Я спешно подошла к ней и сказала:
– Да что с тобой, Диди? Все будет хорошо, ничего не бойся.
От страха она вся сжалась в комок. Отпрянув назад и опершись спиной на переднюю спинку кровати, она надрывно проговорила:
– Не убивай меня. Не убивай. Я никому не скажу про драгоценности. Богом клянусь. Не нужно мне никакой доли. Ты ведьма, ты заколдовала меня – отняла язык. Обещаю, я не скажу никому ни слова. Заклинаю, избавь меня от заклятья…
Видя, как она заговорила, хотя у нее отнялся язык, я снова удивилась. И некоторое время глядела на нее в полном недоумении. А она все причитала и молила меня. Руки у нее тряслись беспрестанно. Она давилась слезами и слюной. Попросив служанку, занятую у нас неполный рабочий день, побыть с ней, я спустилась обратно к себе.
Ближе к вечеру нагрянули полицейские и принялись опрашивать свидетелей. Бхаджахари, когда ему учинили допрос, мямлил что-то невнятное. А потом вдруг побледнел и совсем запнулся. И полицейские забрали его вместе с Нандой Гхошалом как подозреваемых.
Муж мой с родственниками начали судить да рядить, кто же украл драгоценности. Как я поняла, они очень рассчитывали прибрать к рукам сокровища Пишимы после ее смерти и пополнить оскудевшие семейные запасы золота. Так эти бездельники надеялись прожить в достатке еще не один год, не ударив при этом палец о палец.
Я родом из бедной семьи. И даже во сне не могла себе представить, что на меня свалится целая сотня бхори золотом. По силам ли мне эдакое бремя богатства? Минуло несколько дней, а спокойнее на душе у меня не стало: я чувствовала себя совсем разбитой. И ума не могла приложить, что же делать. Поделись я с кем-нибудь своей тайной, мне бы, может, и полегчало. Да только тайна моя была настолько опасная, что я не осмеливалась.
В отсутствие Нанды Гхошала мне пришлось готовить на всю семью. Невестка моя была не в себе и не выходила из своей комнаты. Свекровь была старовата. Да и прислуга для этого не годилась. Так что я воспользовалась представившейся возможностью и с радостью взялась за стряпню. По крайней мере, теперь мне было чем заняться. Для меня это было средством от скуки – своего рода развлечением.