Тётушка Зубная Боль
Шрифт:
— Грамапутра, гу-гу! Грамапутра, гу-гу!
И Ганс догадался: это тот самый тёткин племянник!
— Грамапутра, гу-гу! Грамапутра, гу-гу!..
И вдруг человек начинал потихоньку светлеть. Словно бы растворялся в белёсой ночи.
Загорались окна в домах, блеск их живого тёплого света пронизывал белизну сумерек. Но хоть ночь и не наступала, хотя вечер был вроде бы ненастоящий, это был всё же вечер, час сказок — так заколдованно и удивительно всё выглядело кругом.
Ложились спать в лесу муравьи, ложились спать бабочки — они знали: хоть белый вечер, а всё же — вечер.
Вслед за
— Нам надо ему помочь — разыскать эту тётку Зубную Боль! — громким шёпотом сказал однажды Ганс Маше (ведь он был догадливый мальчик, к тому же внук сказочника). — Нельзя спокойно глядеть на то, как мучается человек… У него флюс. Ты же видишь, как у него ужасно раздуло щёку.
— Раздуло, — покорно сказала Маша.
Ребята шептались, а на дорогах сада уже лежали легчайшие тени от изгороди; каждый горшок с цветами нашёл своего короткого двойника, словно брата, который прятался целый день. Стал отчётливо слышен шум моря. А раз начинался прилив, это значило, что поднялся ветер. От деревьев в лесу, напротив проезжей дороги, отделились длиннющие тени — колеблющиеся, прозрачные.
И опять, опять подошёл человек в большущей шапке к саду тёти Милэ. Он опёрся плечом об изгородь, заслонил ладонью опухшую щёку, повязанную платком. И видно было, и можно было легко догадаться, что он просит детей о помощи.
— Грамапутра, гу-гу! Грамапутра, гу-гу!..
Из дома вышла тётя Милэ. Взяла огромную лейку и обошла сад. Неужели она одна ничего не слышит?
— Нет, мы должны найти эту тётку Зубную Боль! — решительно сказал Ганс.
— Мы её найдём! Вот увидишь, увидишь!.. — подумав, сказала Маша.
— Ночью я догадался, — ответил Ганс, — что тётка Зубная Боль живёт в этом городе, в Таллине! Поняла? Поэтому он сюда и приходит.
— Конечно! — ответила Маша. — А раз она здесь, мы найдём её и спасём племянника. Ладно, Ганс?
Глава пятая. Взбитые сливки
Сегодня утром окончился отпуск у тёти Милэ. Она надела свой синий комбинезон, уселась на мотоцикл и укатила в город — работать.
Не успело облако пыли рассеяться за её мотоциклом, как двое тут же вышли на улицу — каждый из калитки своего сада. Ганс и Маша взялись за руки и пошли. Началось путешествие — дети отправились в погоню за тётушкой Зубной Болью.
— Она, конечно, живёт там, где сладкое, — тихим шёпотом говорил Ганс.
— Хорошо, — отвечала Маша. — Мой папа тоже работает там, где сладкое.
— Я знаю, куда идти, — шёпотом продолжал Ганс. — Я помню, в городе есть один очень хороший коффик.
— Что за коффик?
— Кафе по-русски… Там много сладкого. Мы были два раза с мамой и дедушкой. Если надо, так мы обойдём весь Таллин! Если надо… Устала?
— А знаешь что? В буфете
Ганс ответил сурово:
— Ты, кажется, хочешь домой? На словах смелая, а на деле — трус!.. Так выходит, по-твоему? Пожалуйста, я не держу тебя, возвращайся!
Но стоило Маше только представить себе, как она одна вернётся на дачу и будет гулять по участку, где нет сегодня даже тёти Милэ, — и она поняла, что не выдержит одиночества. Маша не знала, что означает это большое слово. Она чувствовала его. Одиночество — это значит не будет Ганса.
— А мы найдём дорогу назад? — тихонько спросила Маша. — Может, нам разбросать камешки?
— Ты забываешь, Мария, что мне уже минуло восемь лет! Ты со мною не пропадёшь. Вот, гляди — кошелёк! В случае чего мы доедем назад в трамвае… Мы даже можем, если захочется, съесть по два эскимо или взбитые сливки.
— Он, наверно, ел много взбитых сливок?
— Кто?
— Теневой человек! Племянник!
— Ладно. Меньше слов — больше дела!
Вперёд!.. И только вперёд!
Не стало видно калитки дачи тёти Милэ и розового куста у забора. Далеко ушли. Впереди — дорога и солнце. Позади — дорога и солнце.
Увидев это, Маша вздохнула и даже споткнулась.
— Мария, или ты возьмёшь себя в руки, или я тебя отстраню!.. — сказал Ганс.
Мальчик захлебнулся и не договорил. Лицо его выразило решимость.
Вперёд!.. Вперёд!..
Они шли молча. Плавился под ногами асфальт проезжей дороги. Всё вокруг как будто бы пожелтело от зноя. Ни один человек не пускался в дальнее странствие в этот час. Даже туристы и те купались. Лежали и загорали на берегу.
Вперёд!.. Ни шагу назад!..
По левую руку Ганса и Маши показалась гора. А на горе — дом. А стены дома из чего бы вы думали? Из стекла. И что бы, вы думали, было написано на стеклянном доме? Большими буквами: РЕСТОРАН.
— Первый привал, — сказал Ганс. — В ресторане бывает сладкое. Мы сейчас обследуем. Может быть, тётушка Зубная Боль притаилась там?
— Ладно, — кивнула Маша.
Вверх, всё вверх, вверх… Энергичней, живее.
В свете солнца блестит, горит и сияет здание большого нового ресторана — гордости города. Ресторан весь стеклянный. Стеклянные у него не только стены и потолок, даже внутри решительно всё стеклянное. Сквозь стёкла сияет море. Оно ложится на пол короткими волнами.
В ресторане стоит человек. В белой куртке. Волосы у него длинные, как у женщины.
Ганс останавливается и подозрительно смотрит на человека. Маша толкает Ганса в бок и настороженно говорит:
— Здравствуйте.
— Ага-а-а, — просияв, отвечает им человек, — я догадался! Вам хочется взбитых сливок. Пройдите в соседний зал.
— Сразу предложил нам сладкое. Может, это тётка Зубная Боль?
— Тише! Надо это проверить! — строго говорит Ганс.
Человек в белом провёл их в соседний зал… А в этом зале не было потолка. Потолком было небо. А посредине неба стояло солнце. А на полу, там, где отсветы солнца, — столы. А сбоку от каждого столика был камин! И в каждом камине жарко пылали угли, совершенно так же, как по вечерам в камине в саду у тёти Милэ. Когда Ганс и Маша сели к столу, человек принёс им по огромной порции взбитых сливок.