Тевтонский крест
Шрифт:
Бурцев вздохнул. Да, глупо как-то все вышло.
– Ты об этом мне хотел рассказать, Дмитрий? Это и есть твое безотложное и мудреное дело?
– Не совсем. Тут другое… Пруссы требуют, чтобы мы ушли. Немедленно и все до единого. Да ты сам пойди, вон, послушай…
Глава 27
У ворот частокола гомонила толпа. Громко, жарко, угрожающе. Подобным образом шумят, прежде чем вцепиться в горло врагу. Да, пруссы именно требовали. Требовали так, что стало ясно – будь их чуток побольше, суровые бородачи без лишних слов уже залили бы свой молитвенный сарай жертвенной кровью гостей-иноверцев
Внезапному помутнению рассудка и будоражению умов немало способствовал одноглазый вайделот. Как выяснилось, Сыма Цзян вовсе не зашиб экс-Кривайто насмерть, а лишь отправил того в глубокий продолжительный нокаут. Сразу же после битвы с тевтонами одноглазый в сопровождении толпы вайделотов приперся в селение. Разъяренный, красноречивый и напористый, он объявил во всеуслышание, что набег крестоносцев – это справедливая кара за осквернение Священного леса, а пуще того – за неугодный богам поступок Кривайто, посмевшего взять под защиту святотатцев.
Дурацкие скачки и следы, указавшие путь немцам от тракта до самого лесного поселка, были мгновенно забыты. Боги гневаются и во всем виноваты чужаки – такое объяснение больше устраивало общину. Удобно и не столь обидно… К тому же пылающие жаждой мести души пруссов оказались благодатной почвой для обличительных речей. Даже дядьку Адама и его стрелков вайделоты под горячую руку причислили к пособникам чужеверцев и гнали прочь. А на Сыма Цзяна люди Глянды вообще взирали теперь с плохо скрываемой ненавистью. Боевой посох опального первосвященника больше не пугал взбудораженную толпу.
Воины Бурцева не прятали оружия, пруссы – тоже. И те, и другие ярились все сильнее. Дабы избежать бессмысленного кровопролития, нужно было оставить негостеприимное селение. Но сначала схоронили павших. Кое-как прикопали в мерзлой земле на приметном месте подальше от поселка и Священного леса. Потом начались сборы. Собирались под тяжелыми взглядами недавних союзников.
– Этих бедолаг понять можно, – вздыхал Дмитрий. – Тевтонские кнехты почти всех их баб и детишек порезали. Да и мужиков положили немало. Так что пруссаки сейчас злые – жуть. Виноватых в своем горе ищут. Кому угодно и во что угодно поверить готовы. Но могли бы хоть спасибо сказать, что ли. Ведь кабы не мы, немцы тут все по бревнышку разнесли бы и вообще никого в живых не оставили. А то что же получается? Мы, значит, кровушку за их деревеньку проливали и нас же отсюда в шею турнули? Может, Василь, проучить их, а? Показать, на чьей стороне правда и сила? Пруссов ведь с гулькин нос осталось.
– Не сметь! – строго зыркнул Бурцев. – Хочешь, чтоб потом нас всю дорогу пруссаки из других селений донимали? Нет, Дмитрий, раз просят уйти – уйдем с миром. Здесь не наша земля и не наше право. Вот только…
Эх, было бы кому уходить.
Дмитрий верно говорил: новгородской и степняцкой крови пролилось под прусским частоколом немало. Почитай, половина дружины полегла. Много раненых, есть тяжелые, с полдюжины человек и вовсе вот-вот должны испустить дух. Саней же у пруссов не допросишься, а брать силой не хотелось. Да и куда им с санным обозом-то по глухой лесной стороне? Пришлось вязать носилки и вешать между конями. Благо, лошадей – и своих, и тевтонских – набрался целый табун. Лошадей всегда хватает, когда людей мало.
Но все-таки… Куда раненых везти-то? До Руси путь не близкий и не легкий. Почитай, ведь только-только из Взгужевежи вышли. И пол-Пруссии, наверное, еще не прошли. Нет, изрубленным в схватке с тевтонами людям оставшуюся дорогу не осилить. Ничего не поделаешь, нужно половинить и без того поредевшую дружину. Раненых под
Относительно себя и краковской княжны Бурцев решил твердо: идти им с Аделаидой на Русь. В «Башне-на-Холме» делать полячке нечего. Под каменными сводами опостылевшего Взгужевежевского замка у княжны окончательно сорвет крышу, да и добжинец может ведь не устоять перед соблазном. Так зачем лишний раз искушать пана Освальда? Хватит, блин, истории с влюбленным Фридрихом фон Бербергом.
Поделить невеликое войско не составило труда. Новгородскую вольницу назад все равно уж не повернуть. А вот дисциплинированные кочевники будут сговорчивее. До родных степей им еще далеко – значит, не станут пока считать каждый переход и, коль прикажет Бурцев вернуться во Взгужевку, – вернутся. Монгольские нукеры из личной гвардии Кхайду-хана в самом деле не стали противиться воле обладателя ханской золотой пайзцы «юзбаши Вацалава». Татарские стрелки – тоже.
Но Бурангуловых всадников все же разделили поровну: хорошие лучники везде будут к месту. Сам Бурангул возглавил десяток, следовавший с Бурцевым, окончательно превратившись из сотника-юзбаши в десятника-унбаши. Збыслав и дядька Адам со своей ватагой тоже примкнули к новгородцам. У обоих был строгий наказ от пана Освальда: провести союзников на Русь.
Пять десятков татаро-монгольских бойцов – каждый о-дву-конь – готовились к возвращению в добжиньские земли. Готовились серьезно: от этого зависела не только их собственная судьба, но и судьба раненых, которых надлежало сопровождать степнякам. Начальником над полусотней Бурцев поставил самого старшего нукера Шэбшээдея – отважного, хитрого и опытного степного лиса, чье лицо после боя за прусское селение изуродовала неглубокая и не так, чтоб опасная, но жутковатая рана – след от скользящего удара рыцарского топора.
Дядька Адам определил в проводники кочевникам молодого Богдана – парня не шибко толкового, дурашливого даже, но дорогу от прусских земель к «Башне-на-Холме» знающего досконально.
– А еще бы это, пан Вацлав… – смущенно кашлянул над ухом Збыслав, – отправил бы ты во Взгужевежу старика-китайца. Бурангул с Дмитрием говорят, он хитрости всякие разумеет – как крепости строить, брать и оборонять. В походе проку от такой мудрости немного, а вот пану Освальду, глядишь, и пригодится заморский мудрец. Может, башню воротную восстановит.
Бурцев усмехнулся. Сыма Цзян – пригодится, это уж как пить дать. Да и раненым тоже не помешала бы китайская народная медицина.
– Сыма Цзян, – обратился Бурцев к желтолицему старику. – Ты, помнится, хотел посмотреть на древнюю башню арийских магов?
В узких глазках вспыхнули огоньки. Китаец быстро-быстро закивал:
– Моя хотела, хотела моя.
Сыма Цзян собрался в путь первым.
Глава 28
Аделаида исчезла неожиданно – еще на подходе к Наревскому замку тевтонов. Только что вот вроде ехала на виду – особнячком, надутая и разобиженная на весь белый свет. Но стоило Бурцеву задуматься об ушедшей к Взгужевеже полусотне с ранеными, как княжна пропала. Будто и не было ее вовсе.