Тезей (другой вариант перевода)
Шрифт:
Ни в одной команде не было по многу прыгунов, в иных было всего по одному, но именно они царили в Бычьем Дворе. На первом нашем уроке Актор послал за Коринфянином. Тот лениво подошел, сверкая и звеня; снял - отдал кому-то подержать - свободный кистевой браслет... Потом упруго побежал к опущенным рогам, ухватился - бычья голова со скрипом рванулась вверх, а он вышел в стойку на руках, потом - на самом верху - отпустил рога и полетел, переворачиваясь словно птица, свободно и естественно, пока не коснулся пальцами ног спины быка... Там он снова прыгнул вверх - легко, будто
Это и есть бычий прыжок. Но у каждого большого прыгуна было что-то свое, чем они и прославились. Имена таких юношей и девушек - среди величайших были и девушки - сохранялись в поколениях; старики часто третировали нынешних плясунов: говорили, мол, тот вовсе не жил, кто не видел Того и Того пятьдесят лет назад... Коринфянин был из величайших. Говорили, он даже знал, как заставить быка бросить высоко или низко. При высоком броске он переворачивался в воздухе так, что приходил на бычью спину в стойку на руки, а потом уже приземлялся в руки ловцу.
Прыгун - это гордость, это слава команды; но ловцы - это его жизнь. Вообще, каждый в команде - это жизнь всех остальных. Трусов в Бычье Дворе не было, а если и были, то недолго. Ведь если люди догадались, что ты можешь их бросить в трудный миг, - они могут позаботиться, чтобы ты до этого мига не дожил, верно? А на арене это нетрудно. И врагов слишком много не стоило себе наживать, даже одного могло оказаться достаточно.
На Быке Дедала мы учились, как плясун может спасти товарища и себя самого: как обхватить рога руками и ногами, чтобы бык не мог тебя забодать; как хватать рога спереди, сзади и сбоку, входя в прыжок и уходя в сторону; как смутить быка, закрыв ему глаза... Но причинить ему боль ты не имеешь права; пусть он тебя топчет, рвет, убивает, - не имеешь права: в быке на арене - бог.
Сначала я не понимал, как все эти фокусы можно проделать с настоящим, живым быком. Но на Крите их выращивают для Бычьей Пляски уже тысячу лет; на вид они - чудо что за быки: громадные, мощные, с крупными божественными головами... Но они медлительны, тупы - и это вся порода такая. Проворный, шустрый бык, такой как у нас дома, убил бы кого-нибудь слишком быстро, представления бы не получилось, потому таких быков использовали для жертвоприношений. Но что ни говори - бык есть бык, хоть он и критский; никогда не знаешь, что там у него на уме. Когда они привыкают, - уже, кажется, знают пляску не хуже тебя самого - вот теперь берегись!
На второй месяц нашей тренировки мы впервые увидели Бычью Пляску. Мы еще раньше хотели пойти, но Актор запретил. Сказал, мол, если новички видят это раньше времени, раньше, чем сами чему-то научатся, - они теряют уверенность в себе и начинают трусить.
Бычья арена расположена на равнине, к востоку от дворца. Построена она была из дерева, ведь Крит - лесная страна. У бычьих плясунов на трибуне были свои места: как раз над входом плясунов, против Бычьих ворот. Царская ложа
Главным местом арены была позолоченная ложа Богини. Она стояла на красных столбах и была увенчана короной из священных рогов; по обе стороны от нее были места для жриц, а вокруг рассаживались придворные дамы. Мы сидели и смотрели, как они выходят из носилок, как рабы расстилают для них ткани и раскладывают подушки, подают им веера... Подруги приветствовали друг друга, целовались, приказывали устроить им сиденья рядом... Вскоре их трибуна стала похожа на развесистое дерево, на котором расселась стая ярких птиц: чирикали, ворковали, чистили перышки...
Затрубили рога, в ложе открылись двери... Там стояла она. Я помнил ее, - прямая, будто полевая лилия, небольшая, округлые груди и бедра, талия такая, что пальцами обхватишь...
– но тут она была сплошь затянута золотом, лишь проглядывала изредка красная ткань платья, когда шевелились оборки. Диадема в полторы пяди высотой была увенчана золотым леопардом... Если б она не двигалась, я бы ее принял за ювелирное изделие.
Все мужчины встали, приложив к груди кулак; женщины коснулись пальцам лба... Она взошла на свой высокий трон.
Заиграли арфы и флейты - из двери под нами вышли бычьи плясуны. Они шли медленно, но легко; шли парами - юноша и девушка - торжественным танцующим шагом. На гладких плечах, в такт шагу, подрагивали напомаженные расчесанные локоны, метались солнечные зайчики от их браслетов и ожерелий, обольстительно колыхались в танце юные груди девушек...
Руки у всех были забинтованы до локтя и кисти тоже, чтобы усилить хватку; сапоги из мягкой кожи затянуты шнурками почти до колен... В первой паре шел Коринфянин, яркий и радостный как птица.
Они обошли арену и развернулись в ряд перед ложей, Коринфянин посредине. Там они остановились, отдали честь и хором сказали что-то на древнем критском. Я похлопал по плечу плясунью, что сидела передо мной, и спросил:
– Что они говорят?
Это была черная девушка из Ливии и греческий язык знала очень плохо. Она заговорила медленно, вспоминая каждое слово:
– Привет тебе, Богиня!.. Мы салютуем тебе... мы, которые... пришли умереть... Прими жертву.
Эти слова меня ударили, я содрогнулся от этих слов.
– Ты уверена?
– спрашиваю.
– Ты все правильно поняла?
Она кивнула головой. В ее черных волосах были вплетены золотые и синие бусинки, так близко к коже, что казались пришитыми... Она кивнула головой и повторила.
Я ничего ей не ответил, но покачал головой. "Нет, - думаю, - при всей своей учености, при всех своих великих делах, эти критяне - ничего не понимают. Та госпожа, вон там, - пусть она величайшая в мире жрица, высочайшего рода, ближе всех к Богине - пусть. Но она - женщина; и если десять тысяч критян это отрицают - мне наплевать. Она женщина; это так же верно, как то что я мужчина... Я знаю!.."