Тезей (другой вариант перевода)
Шрифт:
– Ну так спрашивай.
Облизнула губы кончиком языка... Та старуха тоже была напугана - чем?.. Я не мог поверить, что здесь, в священнейшем месте всей страны, кто-то может меня убить. И вообще всё было дико и бессмысленно - чего им нужно?.. А хитон под ее грудью шевелился - она ломала себе пальцы.
– Это очень серьезное дело, - она заговорила наконец.
– Очень серьезное дело, дело о богохульстве. Богиня говорит, что ты должен дать ответ... Снова руки задвигались под хитоном, он заходил пузырями...
– Ты должен отвечать правду, иначе проклятье Ее поразит
– Правда лишь то, что я царь Элевсина. Меня выбрала Богиня, - во всяком случае так мне сказали, - не царица, не жрица, а Богиня. И убил я не ее, а прошлогоднего царя, как это принято было у них по обычаю.
Она стянула хитон плотнее, - под тканью стали видны скрещенные руки.
– Что это за обычай? Как ты убил его?
– Голыми руками, в борьбе.
Она глянула на меня изумленно, но не сказала ничего, лишь кивнула.
– Я был в отъезде, - говорю, - на границе был, когда Змей Рода ужалил царицу. Она решила, что это знак гнева Великой Матери, и ушла. Я даже не знаю, на самом деле она умерла или нет. Но могу поклясться, если хотите, что я ее не убивал.
Она посмотрела вниз на свои спрятанные руки.
– Ты тосковал по ней? Она была очень дорога тебе?
Я покачал головой.
– Она трижды пыталась убить меня, - говорю.
– Даже рукой моего отца, пока он меня еще не знал. Она заслуживала смерти. Но я оставил ее Богине.
Она помолчала, все так же глядя вниз.
– А почему она сердилась? У тебя была другая?
– Только на войне бывали, но это случается везде и со всеми. Она не из-за этого. Она думала, что я изменю обычаи страны. Я так и сделал в конце концов, - ведь я из рода царей, - но я никогда не осквернял Таинства. Народ был согласен со мной, иначе я бы оттуда живым не вышел.
Она опять помолчала.
– И ты поклянешься?
– говорит.
– Поклянешься, что все это правда?
– Какую клятву принести?
– спрашиваю.
– Ведь я говорил под страхом проклятия Богини.
Она на миг приоткрыла рот, словно ахнула беззвучно... Забыла! Она, вижу, забыла свои собственные слова!.. Да, она жрица, но что-то тут еще... Что?
– Это верно, - говорит.
– Не надо клятвы.
И снова замолчала, под тканью беспокойно двигались руки... "Что дальше?
– думаю.
– И если все это так трудно - почему не поручили кому-нибудь постарше? Доверять такие вещи девочкам - странно..."
Она стояла задумавшись; мяла, крутила складки хитона.
– Я пробыл с быками три сезона, - говорю, - если Бог разгневан на меня или Богиня - им нетрудно меня достать.
– Это верно.
– Она опять сказала так же: "Это верно". Потом быстро облизнула губы, глотнула с трудом.
– Быть может, Великая Мать уготовила тебе другую судьбу.
Ну, думаю, теперь она мне хоть что-нибудь скажет. Нет - молчит опять. Ну тогда я сам.
– Может быть, - говорю, - она послала вам
Она приоткрыла рот, но - лишь вздохнула. Видно было, как грудь поднялась высоко и вновь опустилась под скрещенными руками.
– Что это за знак?
– спрашиваю и подался к ней ближе.
Она вдруг заговорила слабым тоненьким голоском, быстро, сбивчиво:
– Это я здесь спрашиваю, ты не должен задавать вопросы мне... Нам в храме необходимо знать такие вещи, вот и всё; потому мы и послали за тобой...
– Я ответил, как мог, - говорю.
– Я должен возвращаться той же дорогой, что пришел, или могу пройти через двор?
– и повернулся идти за своим плащом, но следил за ней краем глаза.
– Подожди, - говорит, - тебя еще не отпустили.
Я снова бросил плащ. Мне ничего не надо было от нее, только одного хотел - добраться хоть до какого-то смысла во всей этой истории. Но теперь я уже успел рассмотреть, что волосы у нее были тонкие, волнистые, с шелковистым блеском, что под стянутым хитоном тонкая-тонкая талия, а груди, что так мягко баюкали руки ее, должно быть свежие, нежные...
– Скажите все-таки, - говорю.
– Не съем же я вас.
Прядь волос, что уходила с виска под складки хитона, вдруг резко выпрямилась, словно ее потянули за конец.
– Я еще должна была спросить... спросить для Богини... то есть для храмовых записей...
– она снова умолкла.
– Что спросить?
– говорю.
Она моргнула растерянно, потом заговорила:
– У нас нет никаких сведений о культе Великой Матери в Афинах. Какие там обряды, как происходят церемонии, сколько жриц принимают участие в них, сколько девушек? Какие приносят жертвы? Расскажи все с самого начала и не пропускай ничего.
Очень быстро она это проговорила, почти скороговоркой...
Я изумился.
– Но, госпожа, - говорю, - в Бычьем Дворе семь девушек, рожденных в Афинах. Все они знают ритуалы, и любая ответит на эти вопросы лучше мужчины.
Она было заговорила, но оборвала себя на полуслове; и лицо ее, до сих пор бледное, стало розовым, как утренние горы. Я шагнул вперед и уперся руками в пьедестал изваяния, по обе стороны от нее, ей некуда было деться теперь.
– Что это за игра?
– спрашиваю.
– К чему эти бессмысленные расспросы? Ты тянешь время и держишь меня здесь - зачем? Это ловушка? Что происходит с моими людьми, пока меня нет с ними?.. Но - довольно лжи, я из тебя вытряхну правду!
Наши лица были рядом. И тут я заметил, что глаза ее полны слез, словно у олененка, попавшего в сеть, что она дрожит вся... Даже плотный хитон не скрывал этого. Мне стало стыдно, что я угрожаю ей, будто воину, но и смешно стало тоже. Я взял ее за плечи, чтобы успокоить, - она коротко вздохнула, словно всхлипнула...
– Нет, - говорю, - ничего мне не объясняй. Я здесь, и неважно зачем это. Видишь, я слушаюсь тебя и ни о чем больше не спрашиваю. Достаточно того, что тебе это нужно.
– Она подняла покрасневшее лицо, - и что-то поплыло в мыслях моих, не знаю как это назвать... Сейчас, вблизи, я ощущал запах ее волос, ее тела... Я начал: - Кто ты?..