Тезей (другой вариант перевода)
Шрифт:
– Ну так сделай это, когда я взову к Матери.
Он помолчал немного - и крикнул. Закричал громко на древнем языке, опустил голову... Руки все еще не слушались меня, но я не мог заставлять его ждать - и бросил вниз тяжелую секиру, и она пошла стремительно и ровно, будто и вправду знала свое дело... Голова его откатилась, а тело сникло у моих ног. Я отшатнулся. Всё было правильно, но дрожь меня не отпускала. А когда поставил Лабрис на место - облизываться после долгого поста - и снова повернулся к нему с прощальным приветом душе его, что уходила в свой далекий путь... Голова его была повернута ко мне лицом, и хоть лежала она в тени - я увидел такое, что дыхание мне перехватило: это не человеческое было лицо львиное. Я выбежал из-под
Пятно лунного света упало на парапет подземного святилища... Я огляделся вокруг и увидел под стеной высокий белый трон Миноса со скамьями жрецов по обе стороны, а за ним, на стене, хранителей-грифонов, нарисованных на поле белых лилий... Ухнул филин, где-то во Дворце заплакал ребенок, мать успокоила его, и снова все стихло...
Меня давило ощущение опасности, и я бы уже ушел оттуда; но это место, казалось, было отделено от всего мира. Отделено для меня, для его богов-хранителей и для духа его, что ждал переправы у берега печали; казалось, будет недостойно всего, что было, если я сейчас стану красться отсюда словно вор; я чувствовал - он смотрит на меня... И тогда я прошел по разрисованному полу и сел на его место, как сидел он: сложив ладони на коленях и прижав затылок к высокой спинке. Сидел и думал.
Потом за дверями раздались голоса стражи, совершавшей обход, - я тихо поднялся и пошел назад через темный Лабиринт, по дороге указанной шнуром.
9
Проснулся я с тяжелой головой, все были уже на ногах. Зевая, пошел за завтраком своим... Аминтор глядел-глядел на меня; потом не выдержал спросил хмуро, как мне спалось.
Я не привык, чтобы он упрекал меня, но вспомнил, как я вчера уходил, вспомнил, что он элевсинец...
– Послушай, - говорю, - дурень. Ты что, думаешь я по пирам таскался? За мной прислали, ты же видел. Минос умирает. Может быть, уже умер.
Ему не надо было знать больше; ради него самого не надо было.
– Умер?
– Аминтор огляделся.
– Нет еще. Послушай, всё тихо.
Верно. После таинства, совершенного в ночной тиши и тьме, я и забыл, что должно быть много шума. Но удар был смертелен - голова-то...
– Неважно, - говорю, - он слабеет быстро. Мне сказали наверняка.
Но ведь к этому времени кто-то уже должен был его найти... В чем дело?
– Это хорошо, - сказал Аминтор.- Наши дела теперь пойдут быстрее. Но пока - Бычья Пляска, тебе надо еще поспать хоть немного.
– Я не устал, - говорю. Соврал конечно, но Аминтор всё время порывался меня нянчить и слишком много беспокоился.
– И потом, не станут же они устраивать Пляску, когда царь лежит не похоронен.
– Не продавай бычка, пока корова не телилась.
До приезда на Крит Аминтор был самым отчаянным и безрассудным из Товарищей. Это его работа на арене - ловец, подстраховщик, - работа на арене сделала его таким осторожным.
Чтобы успокоить его, я пошел все-таки на свою циновку; а ему сказал, чтобы не говорил ничего остальным; это только взбудоражило бы их и могло быть замечено чужим глазом. Я сделал вид, что сплю, но спать не мог: всё прислушивался, ждал крика, возвещающего о смерти царя. То и дело подходил на цыпочках кто-нибудь из Журавлей посмотреть на меня - я видел их из-под опущенных век... Они боялись, что я попаду в беду на арене, теперь, когда наш час уже подходит... Казалось, много времени прошло. Я был
Сияло солнце, пахло пылью и весенней листвой... Мы прикоснулись на счастье к алтарю Всех Богов, что стоял у Ворот Плясунов... Вокруг него сидели в пыли священные калеки - те, что смогли сами уйти с арены после удара рогом, но уже никогда больше не выходили на Пляску. Некоторые из них просидели там уже по полсотни лет - лысые, старые, сморщенные... Они грелись на солнце - болтали, почесывались - и грозили накликать на нас беду, если поскупимся на милостыню... Мы, почти не глядя, клали наши дары в их чашки слушали музыку и разминались, готовясь к Пляске.
Песок был горяч от солнца. Гудели и хихикали женские трибуны, игроки выкрикивали ставки... Мы вышли на арену под ложу, и я пытался угадать по ее лицу, знает ли она о своей потере, - но под ритуальным гримом ничего нельзя было увидеть.
Мы разошлись и встали в круг на арене, я занял свое место против Бычьих ворот... Их еще не успели поднять, как за ними раздался рев. И я почувствовал, как все Журавли насторожились, словно собаки, - я тоже, - по звуку было ясно, что сегодня что-то не так.
Загрохотали цепи, я собирался присмотреться к быку, когда он остановится оглядеться по сторонам... В дурные свои дни он входил на арену с низко опущенной головой и, остановившись, начинал рыть копытом землю. Но вот со звоном поднялась решетка, я поднял руку навстречу ему в своем приветствии капитана... И еще махал рукой, кажется, а он уже был возле меня. Не глянув вправо или влево, не задержавшись ни на миг, чтоб дух перевести, - он ринулся на меня прямо из ворот через всю арену. Словно кабан из чащи, словно дротик, брошенный мне в сердце...
Я не выспался и соображал медленно, но тело думало за меня само - я прыгнул в сторону. Прыгнул... Но рог его зацепил бедро, - хоть и вскользь, сбил меня с ног... Я откатился дальше, вскочил, выплевывая пыль, протирал глаза... А по ноге бежала горячая кровь; и на трибунах визжали так, словно всех женщин там насиловали разом.
Отбросил с глаз волосы - Иппий сидит у быка на лбу, ухватился за него, как мартышка в ураган, а Аминтор и Менестий держат его за рога и пытаются остановить. Судя по тому, каков он был сегодня, долго это продолжаться не могло: глаза налиты кровью, на губах я заметил желтую пену, и двигался он словно бешеный. Мне совсем не нравилась эта мельница вокруг его рогов, но был лишь один способ: в момент, когда он выпрямил шею, я схватился за кончики рогов и прыгнул через всю эту тройку, чтобы сесть ему на загривок. Быстро перевернулся, оседлал его, ухватил рога у самого основания, возле головы, и давай колотить каблуками по подгрудку, изо всех сил. Это отвлекло его от остальных, и они смогли убраться; а он помчался со мной вперед стремительно, как боевая колесница; и шум вокруг тоже был словно рев битвы, и десять тысяч глоток кричали: "Тезей! Тезей!..."
Я глянул сквозь упавшие волосы - Аминтор несся рядом с быком, готовый поддержать меня, когда я его отпущу... И все Журавли вертелись рядом слишком близко, он еще не готов был для них... И хоть я, казалось, вот-вот развалюсь на куски - не мог я его пока остановить. "Разойдитесь!.. кричу.
– Дайте ему дорогу, я его замотаю!.." Я скрестил ноги под его шеей и старался прижать ему гортань, придушить его, но он по-прежнему несся вскачь, и у меня уже зубы не держались в челюстях...
– и впервые Журавли не послушались меня: цеплялись на него со всех сторон, где только могли. Он затормозил на какой-то миг - я увидел, что Меланто и Хриза тащатся по земле, повиснув на рогах... Потом они исчезли - я не заметил когда и где... Хлопья пены летели назад мне в лицо, забивали глаза, ноздри... И странный запах был у этой пены - едкий.