The bad еврей
Шрифт:
Но те, кто считают, что их национальность – самая важная часть их самосознания, их мне, конечно, безгранично и искренне жаль, потому что они либо принадлежат к числу обманутых; и тогда мне их жаль какой-то особой жалостью, как жаль любого простодушного кретина, которого наябывают по слабоумию. Либо они сами обманщики, тогда мне их жаль уже куда меньше, а хочется все-таки найти свое мокрое весло и врезать им от души.
Но если эти люди - евреи, которые, как Маугли с серым волком, одной со мной крови и при этом фанаты Израиля, причем зафанатели до такой степени, что на их солнце уже нет и не может быть темных пятен, одни, блин, вспышки да роскошные всполохи, то есть борьба очень хорошего, даже великолепного с еще лучшим и просто превосходным,
Нет, я готов понять тех, кто живет в этой прекрасной стране из Библии и хочет жить тихо-спокойно, как в летней палатке с паланкином в сибирском лесу, в котором вывели на хуй всех комаров, надоедливую мошкару и прочую летающую и ползающую дрянь. И когда они думают: а что же мне, бывшему советскому интеллигенту, мешает жить здесь спокойно, как в раю? То они, крепко и честно подумав, приходят, однако, к выводу, что мешают им жить, как ни странно (а вы что подумали?), именно палестинские арабы.
И я понимаю все эту боль и тоску, это желание остаться наедине со своим народом, там, где народ, к несчастью, был, есть и будет; то есть остаться только с теми, с кем хорошо, кто не плюет в спину, не всаживает в нее финский или дамасской стали нож, даже не шепчет разные базарные ругательства и прозвища, а просто отсутствует – absent, they are absent, sir! То есть мы проснулись, скажем: здрасьте, нет нигде, но не советской власти, а всех тех, кого видеть не хочется ни сегодня, на завтра, ни даже позавчера. Чисто, будто комаров уничтожили в сибирской тайге. А? Кайф? Или нет?
Не, не кайф, потому что комаров в сибирской тайге не извести, как и немцам не удалось осуществить свою детскую мечту – остаться наедине с самим собой, и никакого семита ни на одном саммите в округе всей Европы, нет ни одного. Увы, не исполняются такие мечты никогда, а, значит, и арабы никуда из Палестины не денутся. Как бы этого не хотелось.
Да и потом, а зачем им куда-то деваться: ведь у вас, конечно, Израиль – историческая родина, но и у арабов, даже если кто из них на головку хромой и видит плохо, то все равно у него и всех остальных историческая родина – Палестина, то есть та же самая местность, только иначе названная.
И когда евреи кричат: мы здесь жили две ебанные тысячи лет назад и еще намного раньше! То и арабы, как резанные, кричат: и мы здесь жили сранные полторы тысяч лет, и когда мы сюда пришли, вас здесь совсем не стояло, ни одного, да? Ни одного не стояло.
И как не обидно, и первые правы, но и вторые, как нарочно, правы тоже. И когда евреи громко так кричат: нас по всей Европе убивали, за нами Гитлер, как сумасшедший с бритвою в руке, бежал, мы что?
– не имеет права, где голову преклонить? А? Все имеют, чукчи имеют, мордва, ханты-манси и все народы Дальнего Севера имеют, а мы – нет?
И арабы говорят: нет, конечно, дорогой, не кричи так – ты имеешь права голову преклонить, но можно, если это будет не на моих коленях, а? Ведь я – не Гитлер, я за тобой с бритвой в руке не бегал. И когда я сюда пришел, тебя здесь не стояло, да? И не я тебя с этой земли сгонял, о чем в Книге есть запись соответствующая, это римляне, маму их еби, согнали вас с этой земли, может, с другой, у вас с ними были свои терки, но я-то здесь причем, а?
И потом скажи, ведь вас не было здесь сколько столетий – тысяча лет, полтора тысяча лет? Ты где был? Ты по Европе бегал, но не я тебе яйца поджаривал, я здесь спокойно со своим верблюдом жил, и когда ты сюда начал в позапрошлом веке назад по одному приезжать – разве я тебе мешал? Разве я не ломал с тобой мой последний лепешка? Не давал тебе служить твоему дурацкому Богу – нет, прости, твой Бог – твое богатство, я тебе к Магомету не тащил, погромы не устраивал. И то, что ты в конце решил здесь опять поселиться, разве не потому, что тебе у меня было хорошо? Да? И только когда вас совсем много стало, когда вы, как, комары, блядь, сибирские,
Ой, сложны эти национальные гимны своим кровным обидам и своей кровавой правде. Как рассудить по справедливости? Кто больше прав, кто жил здесь когда-то, потом уехал на пару тысяч лет в командировку, а потом вернулся и говорит: ша, дети, это – наша историческая родина.
Или более правы те, кто жил здесь последние полторы тысячи лет, никаких евреев в глаза не видел: лисица – видел, осел упрямый и вонючий - видел, еврей красивый и умный – нет. Не was absent. А потом они появились, начали туда-сюда бегать, затем пришел британец, который еще раньше пришел, и говорит: я ухожу, вы мне, говнюки, еще в той жизни надоели, а вместо себя оставляю вам евреев, вот теперь, засранцы, вы попляшите, понятно, да, сопли подотри, вы еще сто раз вспомните, что такое быть под Британской короной и петь про наши моря! Не захотели, теперь семь сорок будете танцевать!
То есть, я опять к сегодняшнему дню. Я понимаю тех евреев, которые говорят арабам – изыди, сатана, изыди, нам без тебя самим хорошо! И это, конечно, правда; вон прочитал на сайте родного радио «Свобода» интервью бывшего русского интеллигента Дины Рубиной , которая простым русским словом, с такой интеллигентской мягкостью, с такой восхитительной и убедительной вечноженственностью доказывает, что арабы – это какое-то ничтожество, не созревшее для собственного государства, что даже смешно как-то брать их в расчет. Мало ли что сказала по этому поводу ООН, не ООН создает государства, а жизнь. А жизнь государство Израиль создала, вместе с наукой, промышленностью, культурой, с говном в шоколаде, а что создала жизнь на их арабской стороне – пшик, пшик один, палатки да буржуйки, и так уже несколько поколений.
И мне так захотелось – нет, про мокрое весло здесь не надо вспоминать, все-таки тетка в объективе, хотя Дина Рубина, по общечеловеческим меркам – милая такая, принципиальная, упертая эсесовка; именно из такого типа ариек ковали надзирательниц в Освенциме и Треблинке. Но я хотел бы, чтобы она очутилась (нет, не со мной и моим дурацким мокрым веслом с веселыми брызгами, все-таки баба) на месте той стеснительной зардевшейся красавицы-еврейки, которую Пушкин присмотрел в темной еврейской хижине, выпавшей из истории пару тысячелетий назад, прижал ненароком в зловонных сенях, между кадкой с кислой капустой и нужником, засунул по привычке палец между ног, потом зачем-то понюхал и говорит с отвращением: ты что - обоссалась, дура, ну ты хоть моешься когда-нибудь, жидовка молодая? Ведь от тебя вонь идет, будто ты три недели под себя ходила и еще чужой мочой, на солнце разогретой, клизмы делала?
Потому что Пушкин и его учитель Жуковский, вместе с Державиным, и вообще все светочи русской литературы, встречаясь с нашими замечательными евреями на переходе от феодализма к романтизму, видели, как мы уже выяснили, не людей, а дикарей таких забавных типа пони в лапсердаках. И как теперь у представителей нашего с тобой, Дина, писательского сословия поворачивается язык говорить о людях, которых попросту обокрали, как о дикарях?
И еще иронизировать: мол, а американцы что - извинились перед индейцами, а русские – перед японцами, а англичане перед индийцами, то есть: раз завоевал Израиль арабские земли, значит, земли его, а все остальные отваливай, пока целы, это я, русская интеллигентка Дина Рубина вам колыбельную пою!