The Chamber. Камера

Гришэм Джон

Против воли Сэм улыбнулся:

– Не то слово. На редкость смышленый паренек. Все это здорово его огорчает.

– Он подъедет к тебе сегодня?

– Наверное. Остановился у Ли, в Мемфисе, – произнес Сэм с ноткой гордости в голосе. Судьба свела-таки его дочь и его внука, и они прекрасно ладят.

– Утром говорил с Альбертом, – сообщил Донни. – Он слишком слаб, чтобы приехать.

– Вот и хорошо. Мне он здесь ни к чему. Так же, собственно, как и его отпрыски.

– Альберт просто хотел выразить тебе свое уважение.

– Успеет

сделать это на похоронах, если не передумает.

– Прекрати, Сэм.

– Слушай, ты и сам знаешь: никто по мне плакать не собирается. А кому нужна фальшивая скорбь? Вот от тебя кое-какую помощь я бы принял. Обойдется она в сущие гроши.

– Ну?

Обеими руками Сэм оттянул полы красной спортивной куртки.

– Видишь, в чем приходится ходить? Костюм этот здесь называют морковкой. Я не вылезаю из него уже почти десять лет. Вот в каком виде штат Миссисипи намерен отправить меня в путешествие на тот свет. Но, видишь ли, по закону у меня есть право иметь более или менее приличный гардероб. А ведь очень важно уйти туда в мало-мальски достойной одежонке.

Внезапно Донни ощутил ком в горле. Он попытался что-то сказать, но не смог выдавить и звука. По морщинистой щеке скатилась одинокая слеза, губы задрожали.

– Конечно, Сэм, – через силу произнес он.

– Видел в магазинах рабочие штаны типа джинсов? Я носил такие годами. Из плотной ткани цвета хаки?

Донни кивнул.

– Купи пару. И белую рубашку, самую простую, на пуговицах. Да, штаны должны быть тридцать второго размера. Плюс белые носки и какая-нибудь недорогая обувка. В конце концов, надеть-то все придется лишь один раз, так? Пойдешь в супермаркет, где с тебя сдерут за комплект долларов тридцать. Не разоришься?

Вытерев слезы, Донни заставил себя улыбнуться:

– Нет.

– Я буду выглядеть хоть куда, а?

– Где ты хочешь, чтобы тебя похоронили?

– В Клэнтоне, рядом с Анной. Ей, к сожалению, придется чуточку потесниться. Адам обещал все устроить.

– Что еще я могу сделать?

– С тебя хватит и этого. Обеспечь мне последний смокинг.

– Сегодня же.

– Ты единственный, кому все эти годы было до меня хоть какое-то дело. Писала тетка Барбара – пока не умерла, но письма ее всегда были такими сухими. Думаю, она корпела над бумагой только для того, чтобы не прослыть бездушной деревяшкой в глазах соседок.

– Кто такая эта Барбара?

– Мать Хьюберта Кейна. Не уверен, что она приходилась нам родственницей. До того как очутиться здесь, я вообще не знал о ее существовании, а примерно через полгода вдруг начали приходить письма. Думаю, старуха немало удивилась, выяснив о свойственничке в Парчмане.

– Да упокоит Господь ее душу.

Сэм хмыкнул. На память ему пришла некая забавная история из далекого детства, и через пару минут братья уже хохотали. Отсмеявшись, Донни вспомнил другую.

Незаметно пошел второй час их встречи.

* * *

Когда

ближе к вечеру субботы Адам оставил свой “сааб” у ворот Парчмана, Донни был уже на полпути к дому. Пройдя в сопровождении Пакера в “гостиную”, Адам принялся раскладывать на столе бумаги. Очень скоро в комнату вошел Сэм. Пальцы его свободной от оков правой руки стискивали тонкую пачку конвертов.

– Опять предложишь мне выступить в роли рассыльного? – вместо приветствия спросил Адам.

– Да. Можешь не спешить, это подождет.

– Кому письма?

– Одно – семье Пиндера, чей дом я поднял на воздух в Виксбурге. Другое адресовано синагоге в Джексоне. Третье – торговцу недвижимостью, иудо-американцу, тоже из Джексона. Думаю, это еще не все. Но торопиться не стоит, я же знаю, насколько ты сейчас занят. Вот когда дела наши закончатся, тогда и займешься доставкой почты. Заранее благодарен.

– О чем же ты там пишешь?

– Как по-твоему, о чем?

– Понятия не имею. Сожалеешь о прошлом?

– Умница. Прошу у людей прощения, каюсь в грехах.

– Но зачем тебе это? Сэм сделал шаг к столу.

– А затем, что я сутками сижу в тесной клетке. Затем, что у меня есть пишущая машинка и тонна бумаги. Мне скучно, понимаешь ты или нет?! Мне тошно сидеть без дела! К тому же сохранились еще остатки совести, совсем немного, но все-таки. И чем ближе конец, тем сильнее меня изводит вина.

– Прости, Сэм. Письма будут доставлены. – Адам черкнул пару слов в своем блокноте. – Остались без ответа два ходатайства. Апелляционный суд рассматривает жалобу на неквалифицированные действия Кейеса. Я рассчитывал получить какую-то информацию еще пару дней назад, но что-то застопорилось. В окружном суде лежит петиция, составленная по заключению твоего психиатра, Суинна.

– Все это бесполезно, Адам.

– Может быть, но я не сдаюсь. Понадобится, я настрочу еще кипу бумаг.

– Ни на одной не будет моей подписи. Строчи. Отослать ты их не сумеешь.

– Посмотрим. Способ найдется.

– В таком случае ты уволен.

– Ты не можешь меня уволить, Сэм. Я твой внук.

– В соответствии с контрактом я имею право уволить своего адвоката тогда, когда сочту это необходимым. Данное право зафиксировано документально.

– Твой документ составлен приличным для дилетанта языком, но лазеек в нем сколько угодно.

Пренебрежительно фыркнув, Сэм принялся мерить шагами комнату. Раз, другой, третий он прошел мимо Адама, своего адвоката на день сегодняшний, завтрашний и – до скончания жизни. Сэм знал, что уволить внука ему уже не дано.

– На понедельник назначено слушание по вопросу о помиловании, – невозмутимо сказал Адам, готовясь отразить вспышку ярости.

Однако дед воспринял новость на удивление спокойно.

– Цель? – лаконично осведомился Сэм.

– Просить о снисхождении.

– Просить кого?