«The Coliseum» (Колизей). Часть 1
Шрифт:
Роман Аркадьевич, импозантный лощеный мужчина имел один недостаток – его голова поворачивалась слишком резко и всегда, как у филина. Будто стараясь поймать насмешливый взгляд, который прятался у кого-то из компании. Будто кто-то понял и «раздел» его. Так, наверное, мужчине казалось. Отчего? – спросите вы. От страха, от страха, дорогой читатель.
Эта привычка, простительная в разговорах с подчиненными, сыграла плохую роль сегодня – собеседником оказался Борис Семенович. Он сразу понял причину, и движение начало его раздражать.
Меж тем, гость оставил салат и с досадой произнес:
– Если не благо общее… что, если не секрет ближе к сердцу?
– Свое, свое благо. Оно – это забота о себе, о тех, кто рядом. Поверьте, вокруг пустых мест нет.
Роман Аркадьевич замер.
– Вот пожилую мать очень удобно любить вообще. Особенно издали. А рядом – надо терпеть жалобы на болезни, утомительные разговоры, неодобрение поступков, хотя понимаешь, что та неправа. Раздражение, гнев… порой, оскорбления. С возрастом многое меняется. Я уж избегаю худших примеров. Еще рядом брат, сестра, которых лучше тоже любить по переписке. А ребенок? Ваши переживания, срывы и крики можно заменить няней и полюбить его потом… вечерком – после забот о благе общем. Думаю, продолжать не надо. И всё это отдаление от сердца, уменьшение блага в себе. Чистая разумность. Не то, что в груди. А сколько бед в истории принесла забота о чьем-то благе и где-то. Далеко-далеко, за морями. Куда и сыпались вслед той заботы бомбы. Давайте заботится о своем. Поверьте, времени на общее не останется. Только не путайте «своё» с «благополучием».
Роман Аркадьевич облегченно вздохнул.
Лена успокоилась и повернулась к бабушке:
– Тебе что-нибудь положить?
– Холодца, Леночка, если можно, маленький кусочек, – бабушка подвинула тарелку. – Умеет мама готовить, дай бог ей здоровья. А ты его раньше не любила… помню куксилась, когда подавали.
– Да я и сейчас не очень, – ответила именинница и наклонилась, выбирая порцию поменьше. – Я тебе еще горчинки положу.
– Спасибо милая. Ты бы прошла к Андрюше – совсем не ест ничего. Посмотри, сидит сам не свой. Может, надо чего?
Елена заметила это давно. Она отодвинула стул и направилась к мужу. Остановившись на секунду у Полины, она что-то шепнула ей. Подруга удивленно подняла брови.
– Андрей, ты будто не на именинах, – улыбаясь, не давая остальным повода для беспокойства, прошептала она, двигая ему тарелку с «оливье». – Быстро прими разудалый вид и развлеки соседок, – пытаясь расшевелить мужа, добавила Метелица.
Андрей усмехнулся:
– Хорошо… а ты лучше следи за батюшкой, там что-то назревает, – и кивнул в сторону мужчин.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, какую оплошность она совершила, покинув место. Но было уже поздно. Громкий голос отца заставил всех повернуться:
– Невозможно достижение общечеловеческих целей бесчеловечными методами. Не вышло это у диктаторов, не получится и у освободителей!
– Любопытно, у кого же выйдет?
– У литературы!
Вилка со звоном рухнула в тарелку. Момент был окончательно упущен.
– Не вмешивайся! – прошипела Полина, сжимая колено мужа.
– Если бы не одна дама – литература! И как верно выразились – женщина. Особенная женщина! А какова стать!
Отец резко поднялся с бокалом в руке. Румянец на щеках выдавал волнение.
– Госпожа литература! – повторил хозяин. – Возвышаясь, оттуда, – Борис Семенович указал пальцем вверх, – она снисходительным взглядом выбирает тех, кому суждено стать ее глашатаем! Она не слышит имен лауреатов, не читает указов, не признает тиражей. – С удивлением!.. – он сделал ударение, – взирая на горы томов объявленных нетленными, но недостойных даже ее возмущения… лишь укоризненно качает головой! Объявленных теми, кто возомнил, будто выкрал у нее такое право. Литература – это мнение! Отраженное мнение нации, семьи, зеркало культуры. Ни живопись, ни музыка не могут выразить его в полноте, данной прозе! Там – мнение одного. Это она, а не власть, определяет границы и политику. Это литература, а не издатель решает, кому жить. Эта госпожа, а не воротилы, определяет ценность полотен. И сомнения ей не знакомы! Веками успокаивает сокрушённые сердца. Если б люди знали,
2
Лев Болдов.
– Вот как поют ее избранники! Это они не дают добро сделать товаром! – Борис Семенович залпом осушил бокал и опустился на стул.
Воцарилась неловкая тишина.
– Папа! Ты понимаешь, что натворил! – почти кричала Лена, стоя утром следующего дня в дверях ванной.
– Возмездие неотвратимо как похмелье, – уныло пробормотал Борис Семенович. – Я бреюсь!
– Ты расстроил мои деловые планы! Ты это понимаешь?!
– Ах, как скоро ночь минула…
– Не паясничай! Роман Аркадьевич владелец крупной сети супермаркетов. Он специально освободил время, чтобы поздравить меня. Ты знаешь, мой фонд существует на благотворительные деньги!
– Хочешь сказать, среди мыслей, обуревающих мужчину в свободное от работы время, отдача денег на первом месте? Вероятно, потому и почтил?
Дочь будто не слышала.
– Твоя речь… твой поступок… был не просто неделикатным, а вызывающим! Есть же рамки приличия. Порой мне кажется, ты делаешь всё, чтобы избавить мою семью от благополучия…
– Не знаю, где ты его обретешь… но от ошибки я тебя вчера избавил.
– Мама! Ну, посмотри, что он говорит! Послушай! Господи, как мне всё надоело. И все.
– С последним согласен, – выдавил «невольник чести», поглаживая задранный перед зеркалом подбородок. – Пора в кадушку… Один из философов так решал эти проблемы.
– Он еще издевается! – голос доносился с кухни, но уже тише. – А ведь что говорил вчера… господи, что говорил! – Отчаяние сменила обреченность.
– Ты забыла слова моей матери перед смертью. «Уберег господь от красоты и богатства». Да, такое наследство не передается. Это тебе не сцена, которая стонет от бездарности родственников звезд. А я твой отец. И должность моя не выборная, не покупная и не наследуемая. И отобрать ее нельзя. А потому не нуждается в защите. И если хочешь знать, по моему мнению, за ночь все и всё забыли.