The Kills
Шрифт:
Она стоит спиной ко входу, на ней только полотенце, обернутое вокруг тела после душа. Она копошится в ящике с бельем, напевая себе под нос. Я достаю из кармана заранее приготовленную ленту — первый элемент нашей встречи, мой маленький подарок для каждой.
Она меня почувствовала. Инстинкты всегда работают безупречно, но людям так нравится считать себя выше животных с их примитивными способами выживания. Они отгоняют от себя любые тревожные мысли, не доверяя им, кричащим об опасности рядом.
Она оборачивается, испуганно прихватывая
— Что ты здесь делаешь? — растерянно спрашивает она.
Молчу, продолжая свое наступление. И тогда она замечает в моей руке ленту. Изо рта девушки вырывается отчаянный вздох, когда она осознает, кто я такой.
Она пытается сбежать, срываясь с места в сторону ванной. Бесполезно. Я настигаю свою добычу в несколько быстрых прыжков, попутно накручивая ленту на кулаки. Удавка ложится на шею. Полотенце падает к ее ногам тяжелым, мокрым комом.
Она хрипит и хватается трясущимися пальцами за шею, намереваясь отодвинуть ленту, уже впившуюся в кожу.
Блять, какое же наслаждение: слышать их прерывистое дыхание, ощущать предсмертную агонию, вбирать в себя жизнь, покидающую тело, бьющееся в предсмертных конвульсиях.
Она лупит ногами по полу, пока я тащу ее назад, сильнее натягивая полосу ткани на шее. Только в кино люди умирают за пару минут от удушения. Черта с два! В жизни приходится потратить минут пять, прикладывая столько усилий, что мышцы начинают ныть, а пальцы сводит от напряжения. Я весь взмок, несмотря на легкий комплект одежды, предусмотрительно заготовленный для наших свиданий. Мой парадный костюм.
Наконец-то заткнулась, перестала брыкаться, царапая толстую кожу перчаток ногтями (не должно оставаться никаких следов). Обмякла в моих руках, повиснув на украшении для своей тонкой шеи. Я опустил ее на пол и завязал алую ткань в красивый бант.
— Моя девочка, — любовно шепчу ей, рассматривая застывшее в немом крике лицо.
Достаю заранее приготовленные предметы для нашего совместного вечера.
Первой будет прядь волос. Для коллекции. Парикмахерские ножницы делают ровный срез, шелковистый трофей отправляется в пакет, откуда перекочует в альбом с моими прелестницами.
Теперь нож. Остро заточенное лезвие поблескивает в свете ночника, призывая к действию. Возбуждение накатывает на меня, вызывая волнительную дрожь. Сажусь на нее сверху и наношу первый удар, в блаженстве замирая, как только нож по самую рукоять входит в ее живот. Кровь сочится из раны, тело хранит тепло, она совсем как живая, принимающая меня, готовая к романтическому вечеру. Лезвие легко покидает плоть, окрашенное ее кровью. Сразу проникаю им в нее снова, вхожу в раж, не считая удары. Как хорошо, настоящий экстаз, от которого члену тесно под грубой джинсовой тканью брюк.
Сердце бьется быстро-быстро, как после бега, ускоренное нашим соитием. Мне нужно больше эмоций. Их совсем нет в обычной жизни, пресной и невнятной, лишенной удовольствий. Я не нашел их, как не
На место взбудораженности приходит гнев. Эта сука меня не любила, никто меня не любил, но я накажу ее за такую глупость, она должна знать, как больно мне. Грудную клетку сложнее пробить, важно понимать, под каким углом держать оружие, как войти, раздвинуть мешающие ребра толстым, крепким клинком, добраться до сути. Я опытен в делах сердечных, без особого труда проникая к заветной цели.
Холодная, бессердечная тварь. Сколько не пытался нащупать ее душу — не смог. Сердце — убогий комок мышц, не способный на чувства. Где люди их находят? Где они зарождаются? Где это место? Покажите! Я не понимаю, что у них на уме. Как они могут говорить о том, чего я никогда не испытывал, только видел со стороны, научившись имитировать. Лживые ублюдки. Нет никакой любви! Это ложь, грязная, наглая ложь.
Сталь, перепачканная ее нутром, манит меня — пробую на вкус, кончиком языка слизывая, касаясь холодной поверхности. Лучше любых, даже самых изысканных блюд во всем мире. Вкус ее души, ее сути. Моя сладкая девочка.
Но я еще не закончил. Одна маленькая деталь. Без нее я не получу удовольствия, не завершу мой ритуал, не смогу удостоить должным вниманием мою куколку. Туфли.
Бережно достаю новую пару, заранее принесенную с собой.
— Они только твои. Это мой скромный подарок, — проталкиваю стопы в элегантные лодочки. — Ты неотразима, — любуюсь ее образом. — Момент, моя любовь.
Оглядываюсь на комод с по-прежнему приоткрытым ящиком.
Один трофей в виде черных кружевных трусиков моей новой возлюбленной у меня есть. Он должен быть идеален, не тронут, помнить ее тело и запах. Сейчас мне необходимо найти второй.
Красное кружево.
— Моя любовь, знаешь, что мне нравится, — восторженно улыбаюсь ей, оглянувшись через плечо.
Молчит. Скромная.
— Ты очень волнующая, — я возвращаюсь к ожидающей меня девушке.
Не теряя головы, снимаю перчатки, пряча в рюкзак, купленный для наших свиданий. Руки трясутся от смущения. Первый раз с новой возлюбленной всегда такой. Расстегиваю пояс и ширинку, приспускаю белье, обхватывая напряженный член ладонью. Кружево трусиков касается чувствительной от возбуждения головки. Как же она меня заводит, такая утонченная, только для меня.
Всегда сложно держаться подольше первый раз, они слишком прекрасны, слишком вызывающие. Зато потом, когда я остаюсь наедине с их частичкой, вполне способен показать себя с лучшей стороны.
Быстро, отрывисто, в неистовом темпе двигаю рукой по всей длине члена. Они знают, как сделать мне приятно. Каждая из моих прелестниц. Кружево царапает нежную плоть. Люблю, когда удовольствие на грани боли.
Дарю своей возлюбленной тихий стон в знак благодарности, а себе последний, самый главный трофей нашей любви.