The Мечты. Весна по соседству
Шрифт:
И если вдуматься хоть немного в происходящее, останется один-единственный вопрос, на который она пока не нашла ответа: почему же так странно сбываются мечты? Но ей ли, счастливой и довольной в эту минуту, роптать на такую понятливость собственной судьбы? Как смогла – так и исполнила. Мечту.
– Остынет... – подала голос мечта и мягко улыбнулась. – Выспалась хоть немножко?
Женя приняла самый умный вид и ответила:
– Выходной этому особенно способствует.
– А пылесос?
– Какой пылесос? – удивленно переспросила она.
–
Она резко села в кровати и озадаченно воззрилась на Романа, выглядевшего чрезмерно живописно даже без пылесоса.
– Ты заболел?
– О! Проснулась! – удовлетворенно разулыбался Моджеевский, повернулся к подносу и подал ей стакан с водой: - Будешь?
– Не хочу, - отмахнулась Женя. – Что ты пылесосил? Зачем? А сколько времени?
– Начало одиннадцатого. Мне нужно было на кухню. Я пылесосил пол, - в обратной последовательности ответил он на ее вопросы. Потом подумал, что ни черта она не поняла, и добавил: - Ну... мы там вчера сахар рассыпали. Пришел Андрей Никитич и сказал, где пылесос. Как-то так.
– Что он еще сказал? – осторожно поинтересовалась Женька.
– Что омлет и на него готовить. И что мне грозит смерть от удушения, если я тебя... огорчу, - рассмеялся он.
Она молча кивнула и сползла обратно под одеяло. Следом и улыбка его сползла с лица. И все бахвальство, с которым он тут появился. Роман не понимал, как себя вести после их вчерашней обоюдной истерики. Не знал, что она думает сейчас. Ведь должна же что-то думать. Не представлял, что они скажут друг другу, и ему казалось, что она и вовсе не расположена говорить.
Его будто за горло кто-то взял, едва закралось в голову сомнение. Моджеевский глотнул воздух, пересел в кресло. И все же спросил:
– Жалеешь?
Женя повернула голову следом за ним и быстро, негромко проговорила:
– Мне не о чем жалеть. Может быть, потом будет, когда натворю каких-нибудь глупостей, - она улыбнулась, не отводя от Романа взгляда – домашнего и умиротворенного, - но не сейчас.
– А остаться со мной после всего – это разве не глупость? – рассмеялся Моджеевский, но в смехе его слышались и грусть, и надежда, и абсолютная уверенность в том, что это-то и есть настоящая глупость.
– Остаться без тебя – еще глупее.
– Честно?
– Абсолютно! – заверила Женя и напустила на себя деловитость. – Потому что я еще хочу дом в Испании и миллион в банке.
– У меня отличная квартира в Каннах есть. Сойдет в качестве альтернативы? – осведомился он, натянув на лицо аналогичное выражение.
– Нет! – решительно продолжила торговаться Женька.
– Ладно, небольшую виллу сама выберешь. Но на счет – тебе и полмиллиона для начала хватит. Дальше – поглядим.
– Одной, может быть, мне бы и хватило. Но теперь меня двое – твоими стараниями. Поэтому миллион и большую виллу.
– Понял, понял, - расхохотался Роман и в знак капитуляции поднял руки вверх. – За свою старательность надо платить! Что ты еще хочешь, чтобы еще раз согласиться
– Ты сейчас серьезно? – Женя вскинула брови и даже рот приоткрыла. От удивления.
Он снова перестал улыбаться. Вообще со стороны могло показаться, что Моджеевский теперь в роли сапера, который идет по минному полю и при каждом лишнем слове начинает оправдываться, хотя это никогда не было ему свойственно.
– Про оплату – шучу, хреново шучу, - тихо проговорил он. – Про замуж – нет.
– Ром, - вздохнула Женя, - я не умею все сразу. Еще вчера утром я точно знала, как сложится мой день, и вечер, и выходные. Но ты, как всегда, все решил по-своему. Так уже было однажды. И было слишком грандиозно.
– Ты мне больше не веришь, да?
– А ты мне?
Теперь удивился он. Это отчетливо читалось в его лице, когда он медленно кивал. А потом проговорил:
– Да, я тебе верю. Теперь верю, а в прошлом… мы слишком мало говорили друг с другом, чтобы у нас все было хорошо с доверием. Об это я и обломался.
– Ты о чем? – нерешительно просила Женя, словно ступила на тонкий лед.
И была права. Он, похожий на тот самый лед под ее ногами, будто пошел трещинами. Лицо его на мгновение исказилось то ли испугом, то ли досадой. Плечи выровнялись, а он сам отлепился от спинки кресла, в то время как пальцы вцепились в поручни. Потом та ладонь, что лежала на поручне с Жениной стороны, нашла ее пальцы и обхватила их, обдавая внутренним жаром.
– О том, что случилось и почему я ушел. Черт, я…
– Не надо! – напряженно выдохнула Женя, останавливая Романа. Поднесла его ладонь к своему лицу и прижалась к ней губами. Ее неожиданно накрыло понимание того, что она не хочет знать, и слишком пронзительным оказалось это чувство, слишком болезненным. И отчего-то она была уверена, что и ему больно ничуть не меньше. Не мог он поступить так, как поступил, забавы ради. В этом она тоже была уверена. А значит, у него была причина. Правильная ли, нет – какое теперь имеет значение? Она ведь простила его, давно простила. Но справиться со страхом не умела. Как снова впустить его в свою жизнь? Ей и сейчас страшно. Еще страшнее – его прогнать. И всегда помнить, что сама виновата. Сама не пустила. Сама отказалась. Женя сглотнула ком, подкативший к горлу, и проговорила: - Не надо ни объяснений, ни оправданий. Я не хочу возвращаться в прошлое.
Моджеевский перехватил ее руку, притянул к себе и поцеловал. Поцеловал ее пальцы, запястье, прижал к щеке, а потом с видимым облегчением и осипшим от нежности голосом спросил:
– Ты уверена?
– Уверена.
– И даже согласишься вернуться со мной домой? Ну... к нам домой?
– Соглашусь, - улыбнулась Женя.
– Сегодня? – уточнил он на всякий случай.
– Только когда папа разрешит.
Моджеевский даже слегка крякнул. Потом усмехнулся и потянулся к ней за поцелуем. Обхватил плечи, перегнулся через поручни, быстро касаясь губами ее губ. А наконец, глядя ей в глаза, сообщил: