The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты
Шрифт:
Просматриваю Наташкины фотографии на айфоне. Глаза, губы, переулки за спиной. Почти все кадры в солнечном свете. Мне бы их стереть, чтобы не помнить. Мне бы их… Интересно, остались у нее мои фотографии? Хочется написать ей эсэмэс, позвонить, призывать ее в блогах и твиттере, но я знаю, что вокруг будут лишь пустые страницы, треск проводов и отсутствующий, неживой голос, сообщающий, что «абонент временно…». Временно.
Ночь наступает наЧего мне стоило повести себя иначе в тот вечер? Дать ей отпустить мои дешевые грехи? Принципы? Сострадание к беспомощному, абсолютно чужому мне человеку? Наверное, все они правы, нет у меня никаких принципов, только дешевое позерство и бесконечное самолюбование. «Мальчик контекста». Как это было просто – в сотый раз уверить ее, что мне больше никто не нужен. Сказать: – У меня никого, кроме тебя и… себя. Получаю код бронирования и перед тем, как хлопнуть крышкой «Мака» пишу в блог: «Если бы я писал антиутопию, или фантастический роман с временными разломами, я бы отправил своего героя в скитания. Или типа того. Одни уходят в скит, другие – в „Скипхолл“. Сегодня, в 11.20, Москва – Амстердам. Тех, кого мне будет не хватать, я добавлю в фейсбуке). Kisses». Хотя на самом деле следовало бы написать просто: «Заметь меня. Я все время пытаюсь быть рядом. Мне плохо без тебя. Очень». Я буду жалеть об этом. Я буду винить себя. Потом, со временем, я в чем-то обвиню ее, в чем-то – свою работу, еще кого-нибудь… Потом и это отойдет на второй план. И останется главный вопрос: почему? Почему все это опять со мной? Вопрос, на который я так никогда и не отвечу. Вызываю такси.
На ответы у меня есть вопросы. Папиросы, расспросы. Спроси меня: – Где ты? – Нигде, я иду в никуда. Да, Горят провода, это правда. Сухая вода – бесконечная нота. Спроси меня: – Кто ты?Я? Я – это короткие сборы: карточки, белье, компьютер, футболки, пиджак, очки, некоторое количество наличных. Все в рваном ритме побега. На дорогу не сижу, ненавижу приметы. Взгляд в зеркало. Все? Все. Три оборота ключа, я закрываю дверь, проверяю наличие в своих карманах паспорта и бумажника, вдавливаю кнопку лифта, сажусь в кабину и еду вниз. Через полторы минуты я выйду из подъезда, и там, наверху, в моей квартире 5nizza споет последние строчки «Весны» и CD-плеер выключится. Я же буду всю дорогу до «Шереметьево» гонять в голове строчки припева:
Я же вернусь, и снова наступит весна. Когда я проснусь, я знаю, тебе не до сна-а-а. Я так хочу, чтобы ты... Я так хочу, чтобы я... Дышали одной тишиной и не видели дня.Она уже проснулась и собирается на работу, или она все еще на больничном и досматривает свои утренние сны. Я буду уже в самолете, или в небе, или приземлюсь, в тот момент, когда она включит компьютер, наберет в браузере мой блог и прочитает последний пост. В любом случае, здесь меня к тому моменту уже не будет... Может быть, она даже захочет понять, что суть этой моей записи в двух строчках:
Я так хочу, чтобы ты... Я так хочу, чтобы я...Теперь это все не важно, и снова, в самом деле, наступит другая весна, в которой кто-то опять будет счастлив, а кто-то нет. И уже другие люди будут писать свою повесть. Я же не вернусь. Это была дурацкая идея, с самого начала.
Стоило бы остаться там, в Гааге, стоило продолжить медленно мимикрировать, сливаясь с цветом асфальта, но… это было бы слишком читаемо. Перед тем как сесть в такси, я зачем-то вспоминаю Хелен. Интересно, вышла ли она замуж или по-прежнему спит одна, разбросав
Смотрю на мелькающие за окном Химки и вижу себя на велосипеде, едущим вдоль каналов Амстера, я вижу себя курящим shiva в Grashoppers, лежащим на кровати, закинув руки за голову, и смотрящим в потолок в маленькой гостинице недалеко от центра города. А по телевизору голландское реалити-шоу, или музыкальные клипы, или старое кино, без звука. Потом мою голову слегка освежит ветер северного моря, прихваченный мною в порту. Мне зазывно улыбнется стареющая польская проститутка в одной из витрин «красного квартала». Миловидная нелегальная эмигрантка из Эстонии долго будет смотреть то на меня, то на мой багаж в тот момент, когда я выпишусь из отеля, и в конце концов я сам понесу его до такси…
Водитель, слегка напрягшийся оттого, что с момента посадки я не произнес ни одного слова, оборачивается и спрашивает, далеко ли я лечу. Я отрываю взгляд от окна, смотрю на него и тихо отвечаю:
– Далеко. Довольно далеко отсюда.
Достаю сигарету, но курить совершенно не хочется. И я разминаю ее в пальцах, продолжая смотреть в окно.
Потом наверняка будет Гаага, Брюгге или Антверпен. Пара ночей в Париже, где можно будет купить билеты на одну из длинных интернациональных линий. Какую? Я и сам не знаю. Мне говорили, что неплохо в БуэносАйресе, а в Рио – так просто круто. Все эти пляжи, загорелые девчонки с крепкими задницами, фавеллы, и все стоит пятнадцать копеек, а единственное занятие – это ничего не делать, а единственная проблема – слишком быстро тающий лед в «мохито». Мое будущее затерялось где-то там, среди скомканных посадочных талонов, стикеров, криво приклеенных к ручке чемодана, потерянных багажей и отложенных рейсов. Я попытаюсь найти себя на электронных табло Departure/Arrival, хотя знаю наверняка, что мой единственный настоящий статус – forever delayed...
Я не вернусь, и снова не будет весны. Я поднимусь, я уже не боюсь высоты.Расплачиваюсь с таксистом, вылезаю из машины и наконец закуриваю, прислонившись спиной к заблокированным стеклянным дверям с табличкой «Вход рядом». Слышится звук турбин взлетающего самолета. Смотрю на часы – до посадки еще целых полтора часа. Телефон молчит. Последняя, цепляющая мысль – вернуться, подождать еще несколько дней, попытаться найти ее через случайных знакомых, подруг, учителей школы. Заставить себя терпеть эту пытку ожидания. Не впадать в истерику с этим поспешным бегством. Заставить себя терпеть... Но, заставлять себя нужно было пару дней назад, тогда, вечером, в ее квартире. Антон бы сказал тебе в этом случае: «Миркин, ты ведешь себя, как капризный провинциальный гей», – или что-то в этом роде. Ты, впрочем, и сам это знаешь. Сигарета, описав высокую дугу, падает в урну. Я захожу в двери аэропорта.
Пью кофе в TGI Fridays, вяло разглядываю людей – спешащих вип-чиновников и бизнесменов с приклеенным к уху телефоном, томных блондинистых девиц, обвешанных Louis Vuitton, смотрящих на информационное табло так, будто оно на санскрите, сонных, вечно озирающихся по сторонам челноков, торгующихся с таксистами, китайцев с фотоаппаратами на шее, алчно выслеживающих очередной объект для съемки. Трое помятого вида мужиков тащат мимо меня кофры с камерами, и я на всякий случай закрываюсь газетой, опасаясь появления коллег.
Перед табло появляется мужчина лет сорока, с кожаной сумкой Lancel. Он воровато оглядывается, ежесекундно смотрит на часы, ежесекундно пишет эсэмэсы, пока наконец мимо него не проходит брюнетка с хорошей фигурой, везущая за собой маленький чемоданчик. Они на секунду цепляются взглядами, и она проходит дальше, к «зеленому» коридору. Мужчина выжидает еще минут пятнадцать, пишет очередной эсэмэс и движется в том же направлении. Они встретятся за пограничным контролем. В «Айриш Баре», или дьюти-фри, или в кафе на втором этаже. Оглянутся по сторонам, и, убедившись, что посторонние, вечно следящие глаза супругов остались на Родине, отчаянно расцелуются. Судя по плохой конспирации, эти любовники выезжают вместе впервые…