Тиберий: третий Цезарь, второй Август…

Князький Игорь Олегович

Тиберий не стал упрекать Юния Блеза Старшего за неудачу с пленением Такфарината. Очевидно, он полагал, что его военачальник сделал все возможное. Он даже милостиво позволил воинам провозгласить Блеза императором. И это провозглашение удачливого полководца почетным титулом стало последним в римской истории. С той поры ни один римский военачальник, не являвшийся правителем империи, звания императора не удостаивался. Отныне только сам принцепс имел право быть императором. С этого времени понятия «император» и «правитель Римской империи» стали тождественны. А постепенно более звучное и почетное, приобретшее и прямой властный смысл титулование оттеснило на второй план звание принцепса. Владыки Рима стали для подданных и всего окружающего мира прежде всего римскими императорами.

Высокая оценка властью военных достижения Юния Блеза Старшего, увы, не привела к долгому миру в многострадальной провинции Африка. Поводом к возобновлению войны в 24 г. стал вывод по распоряжению Тиберия из Африки дополнительных сил, введенных туда во время предыдущей войны. Проконсул Публий Корнелий Долабелла, хотя и понимал преждевременность

этой меры, но не рискнул возразить императору. Для него, как ядовито подчеркнул Тацит, «приказания принцепса были страшнее неожиданностей войны».^{341} Девятый легион покинул Африку.

Такфаринат немедленно воспользовался выводом римского легиона, дабы распустить слух, что Рим теряет многие народы и потому вынужден уходить из Африки. Теперь дело за малым: надо окружить и уничтожить оставшихся, что не составит большого труда, если все, кто предпочитает рабству свободу, возьмутся за оружие. Поскольку легион действительно уходил, то слух очень многие восприняли всерьез и силы Такфарината резко возросли. Ему теперь даже удалось, разбив военный лагерь, осадить город Тубуск.

Здесь Такфаринат совершил роковую ошибку. Сосредоточив все свои силы под Тубуском он, что называется, сам подставился под удар римлян. Долабелла, осознав свою ответственность за происходящее, действовал как никогда энергично. Ему удалось быстро стянуть под осажденный нумидийцами город все наличные римские силы в Африке. Поскольку войско Такфарината не могло на равных биться с римлянами в правильном сражении, то осаду с Тубуска Долабелла снял одним ударом. После этого он занял важнейшие пункты в области, где велись военные действия. Для устрашения сторонников Такфарината были казнены вожди племени мусуламиев, обвиненные в замысле измены Риму. Мусуламии изначально выступали союзниками Такфарината, так что у римлян были основания особенно не полагаться на их верность.

Понимая, что самим римлянам сложно гоняться по африканским степям за неуловимым Такфаринатом, а без захвата или истребления его мира в Африке вновь не видать, Долабелла применил следующую тактику: собственно римское войско двигалось четырьмя колоннами, не давая мятежникам вновь собрать серьезные силы, летучие же конные отряды для захвата добычи и военной разведки возглавили мавры. Сам Долабелла осуществлял общее руководство.

На сей раз у Такфарината не было мавританских союзников. Их царь Птолемей, сын Юбы, стал надежным союзником римлян, что во многом и решило исход уже третей африканской кампании против Такфарината. С Римом Птолемея сближало кровное родство. Ведь он был сыном Юбы и Селены, дочери знаменитого Марка Антония.

Летучие отряды себя оправдали. Долабелла вскоре получил известие, что войско Такфарината раскинуло свои шатры близ полуразрушенного укрепления Авзея и нападения римлян никак не ожидает. «Немедленно туда с величайшей поспешностью устремляются когорты легковооруженных и подразделения конницы, не осведомленные о том, куда их ведут. И едва забрезжил рассвет, как под звуки труб с яростным криком они бросились на полусонных варваров, кони которых были стреножены или бродили по удаленным пастбищам. У римлян — сомкнутый строй пехотинцев, правильно расставленные отряды всадников, все предусмотрено для сражения; напротив, у ни о чем не подозревавших врагов ни оружия, ни порядков, ни плана боевых действий, и их хватают, тащат, убивают как овец. Воины, ожесточенные воспоминанием о перенесенных трудностях и лишениях, о том, сколько раз они искали битвы с уклонявшимся от нее неприятелем, упивались мщением и вражеской кровью. По манипулам передается приказ: не упустить Такфарината, которого все хорошо знают в лицо, так как видели его в стольких битвах; пока вождь не убит, не будет отдыха от войны. А он, увидев, что его телохранителей оттеснили, что его сын уже заключен в оковы, что со всех сторон к нему устремляются римляне, избежал плена, бросившись на их мечи и недешево продав свою жизнь: таков был конец этой войны».^{342}

В Риме заслуги Птолемея оценили. Он был провозглашен сенатом царем, союзником и другом Рима. Долабелла же триумфальных отличий не удостоился. Возможно, Тиберий не простил ему нелепо льстивое предложение оваций после подавления галльского мятежа.

24 год, когда закончилась война с Такфаринатом — последняя война, каковую пришлось вести всерьез римским легионам в правление Тиберия в Северной Африке, в самой Италии едва не ознаменовался событием, могущим римлянам напомнить, казалось бы, давно забытые времена. Как свидетельствует Тацит, «тем же летом (24 г. — И. К.) едва не вспыхнуло восстание рабов; подавить его возникшие по всей Италии очаги позволила только случайность».^{343}

Италия уже около ста лет не видела рабских волнений. Если вспомнить историю, то впервые крупное рабское восстание случилось в городе Вольсинии еще в 60-е годы III в. до Р.Х. Тогда рабам на некоторое время удалось захватить даже власть в городе. Риму пришлось послать войска для подавления мятежа рабов. В 199 г. до Р.Х. мятеж рабов едва не вспыхнул под стенами самого Рима. Здесь в городке Сетии содержали карфагенских заложников, при которых было множество рабов, да и сами сетинцы скупили немало невольников из добычи II Пунической войны, недавно победно завершившейся. Рабы сумели составить заговор и готовились к захвату городов Сетии, Норбы и Цирцеи. По счастию для римлян, замыслы рабов были своевременно разоблачены заложниками и восстание подавлено в зародыше, благодаря усилиям городского претора Рима Луция Корнелия Лентула.^{344} Рабы, однако, не угомонились и вскоре уже в Пренесте

возник новый заговор. Претор Луций Корнелий казнил пятьдесят человек, виновных в этом замысле.^{345} В 196-195 гг. до Р.Х. вновь восстали рабы в Этрурии, а 185 г. до Р.Х. «был отмечен волнениями рабов в Апулии. Тарентом тогда управлял как провинцией претор Луций Постумий. Он учинил строгое дознание о пастухах, разбойничавших по дорогам и общественным пастбищам, и осудил около семи тысяч человек; многие из них бежали, но многие были казнены».^{346} Грандиозные восстания рабов происходили на Сицилии в 138-132 гг. до Р.Х. и в 104-101 гг. до Р.Х. В самой же Италии в год начала второго Сицилийского восстания некий разорившийся римский всадник по имени Минуций собрал вооруженный отряд из рабов численностью до трех с половиной тысяч человек близ Капуи. Восставшие были рассеяны войсками претора Лукулла. Грандиознейшим рабским восстанием было, конечно же, восстание Спартака 74-71 гг. до Р.Х. Даже после гибели армии восставших и самого ее героического вождя на юге Италии еще несколько лет действовали отдельные отряды бывших воинов Спартака. В 70 г. до Р.Х. Марк Туллий Цицерон едва смог добраться до Сицилии через юг Италии, где действовали мятежные рабы. В 62 г. до Р.Х. рабы, соединив свои силы, сумели даже овладеть городом Фурии. Оттуда их выбил, погасив последние искры великого восстания, претор Октавий, отец Августа. События 24 г. напоминали скорее то, что случилось близ Капуи в 104 г. до Р.Х. Подобно разорившемуся всаднику Минуцию на сей раз мятеж замыслил также римлянин: «Зачинщик волнений, бывший воин преторианской когорты Тит Куртизий, начал с тайных сборищ в Брундизии и расположенных поблизости городах, а затем в открыто выставленных воззваниях стал побуждать к борьбе за освобождение диких и буйных сельских рабов, обитавших в отдаленных горах посреди лесных дебрей; и вот, как бы по милости богов прибыли три биремы, назначенные для сопровождения и охраны плававших по этому морю. Квестором в этих краях был Кутий Луп, которому по установленному с давних времен порядку достались в управление леса и дороги. Расставив подобающим образом моряков, он рассеял уже готовых выступить заговорщиков. Срочно присланный Цезарем (Тиберием. — И. К.) трибун Стай с сильным отрядом доставил самого вожака и ближайших сотоварищей его дерзости в Рим, уже охваченный страхом из-за великого множества находившихся в нем рабов, численность которых неимоверно росла, тогда как свободнорожденных плебеев с каждым днем становилось все меньше».^{347}

Должно быть, движение Тита Куртизия в Риме воспринято было самым серьезным образцом в полном соответствии с богатым историческим опытом подобного рода небезопасных для Римского государства событий. Прямое вмешательство самого принцепса — убедительнейшее свидетельство тому. Вообще Тиберий принимал все возможные меры, как для подавления случившихся волнений, так и для предупреждения их. Светоний свидетельствует: «Более всего он заботился о безопасности от разбоев, грабежей и беззаконных волнений. Военные посты он расположил по Италии чаще прежнего. В Риме он устроил лагерь для преторианских когорт, которые до этого не имели постоянных помещений и расписывались по постоям. Народные волнения он старался предупреждать до столкновения, а возникшие сурово усмирял. Однажды в театре раздоры дошли до кровопролития — тогда он отправил в ссылку и зачинщиков, и актеров, из-за которых началась ссора, и никакими просьбами народ не мог добиться их возвращения. В Полленции чернь не выпускала с площади процессию с прахом старшего центуриона до тех пор, пока силой не вынудила у наследников большие деньги на гладиаторские зрелища — тогда он, не выдавая своих намерений, подвел одну когорту из Рима, другую — из Котиева царства (вассальное владение в Альпах на территории современной Швейцарии), и они внезапно, с обнаженным оружием, при звуках труб, с двух сторон вступили в город и большую часть черни и декурионов (выборные руководители города. — И. К.) бросили в вечное заточение. Право и обычай убежища он уничтожил везде, где оно еще существовало. За то, что жители Кизика (приморский город на западе Малой Азии. — И. К.) оскорбили насилием римских граждан, он лишил их город свободы, заслуженной еще в Митридатову войну.

Против действий врагов он ни разу более не выступал в поход и усмирял их с помощью легатов, да и то в крайних случаях и с осторожностью. Враждебных и подозреваемых царей он держал в покорности больше угрозами и укорами, чем силой».^{348}

В годы правления Августа воин, а затем полководец Тиберий не знал покоя. Начиная с первого своего похода в Кантибрию и кончая последним походом за Рейн против германцев, тридцать семь лет его жизни прошли в войнах. То в горах Испании под началом славного Агриппы, то в Альпах, где они вместе с братом Децимом осваивали искусство командования войсками, то в Паннонии, в Германии, снова в Паннонии и снова в Германии уже в роли главнокомандующего войсками, численность которых порой доходила до полутораста тысяч, Тиберий и обретал воинский опыт, и завоевал военную славу. Теперь, будучи правителем империи, Тиберий охотно позволял другим стяжать себе славу, подавляя мятежи и отражая внешних врагов Римской империи. Здесь нельзя не заметить, что все кампании его правления, исключая войну Германика за Рейном, были куда скромнее тех, что провел он в свои полководческие годы. Да и война Германика ходом и результатом явно уступала достижениям Тиберия в тех же краях. Потому, трезво оценивая мятежные и военные новости, поступавшие в Рим, Тиберий совершенно справедливо не покидал столицу, ограничиваясь лишь назначением легатов, получивших от него соответствующие «ауспиции и рекомендации».^{349}