Тиберий: третий Цезарь, второй Август…
Шрифт:
Сосредоточить все силы, пришедшие и сухопутными и водными путями, Германику удалось в долине Идиставизо, расположенной между течением Визургия и высокими лесистыми холмами. Германцами, также выбравшими это место для себя, предводительствовал сам Арминий. Перед боем он напомнил своим воинам о римской алчности, надменности и жесокости. Вождь херусков прямо объявил своим воинам, что у них есть только два пути: или отстоять свою свободу, или погибнуть, не давшись в рабство. Лозунг простой, справедливый и доходивший до каждого сердца воинов-германцев.
У его противника боевой лозунг был иным: не щадить неприятеля, не прекращать битву до полного истребления вражеского племени — только это может положить конец войне!
Упорнейшее многодневное сражение дало римлянам определенные успехи. На сей раз германцам не удалось воспользоваться природными преимуществами родной земли.
Здесь Германик очевидно выдавал желаемое за действительное. Да, раненный Арминий отступил, но вражеская армия не была уничтожена, а всего лишь, пусть и понеся немалые потери, отошла от Идиставизо вглубь лесов, где римляне не могли ее преследовать. Земли между Рейном и Эльбой вовсе не были вновь заняты римлянами. Собственно, римляне продвинулись только до Везера и то лишь в северной части его течения. О восстановлении положения, бывшего здесь до Тевтобургской войны, речь близко не шла. Это в свое время прекрасно понял Тиберий. И хотя его военная кампания в Германии 10-11 гг. была не в пример успешней кампании Германика — не было больших побед, но не было поражений и жестоких потерь, — он не пытался восстановить границу на Эльбе, которую сам в свое время победоносно утвердил. Тиберий тогда, стоит об этом напомнить, сумел избежать сколько-либо значительных людских потерь, что и ставил ему особо в заслугу, и справедливо ставил, Веллей Патеркул. Войско же Германика и в этом, казалось бы, успешном походе не избежало жесточайших потерь при возвращении в римские пределы. Обратный путь римского флота по Северному морю стал подлинной катастрофой. Свирепая буря нанесла римлянам урон больший, нежели неприятель на суше. Они вправе были подумать, что бог Нептун за что-то гневен на их полководца, если второй раз подряд им приходиться опасаться водной стихии пуще мечей германцев. Здесь нельзя пройти мимо описания этой бури, данного Тацитом на основании двадцати двух стихов поэта Альбинована Педона, выжившего в этом бедствии. Педон был даровитым поэтом, а не только воином. В свое время он даже входил в круг друзей самого Овидия. Проза Тацита сохранила поэтическую яркость оригинала:
«Сначала спокойствие морской глади нарушалось только движением тысячи кораблей, шедших на веслах или парусами; но вскоре из клубящихся черных туч посыпался град; от налетевших со всех сторон вихрей поднялось беспорядочное волнение: пропала всякая видимость и стало трудно управлять кораблями; перепуганные, не изведавшие превратностей моря воины или мешали морякам в их работе, или, помогая им несвоевременно и неумело, делали бесплодными усилия самых опытных кормчих. Затем и небом, и морем безраздельно завладел южный ветер, который, набравшись силы от влажных земель Германии, ее полноводных рек и проносящегося над нею нескончаемого потока туч и став еще свирепее от стужи близкого севера, подхватил корабли и раскинул их по открытому Океану или повлек к островам, опасным своими отвесными скалами или невидимыми мелями. Лишь с большим трудом удалось немного от них отойти, но, когда прилив сменился отливом, который понес корабли в ту же сторону, куда относил их ветер, стало невозможно держаться на якоре и вычерпывать беспрерывно врывающуюся воду; тогда, чтобы облегчить корабли, протекавшие по бокам и захлестываемые волнами, стали выбрасывать в море лошадей, вьючный скот, снаряжение воинов и даже оружие».{300}
Германик, чей корабль благополучно приплыл к берегу, узнав о гибели множества кораблей и бывших на них воинов, впал в совершенное отчаяние и готов был даже покончить с собой, бросившись в морскую пучину. Свита удержала его от этого безумия. Придя в себя, Германик попытался сгладить впечатление от гибели тысяч воинов в разбушевавшемся море. Германцы, что незамедлительно стало известно римлянам, ликовали,
Громких побед вновь не случилось. Германцы своевременно отступили, так что римская доблесть проявилась в основном в разорении оставленных хаттами и марсами жилищ. Кроме немногочисленных пленных единственным значимым римским трофеем стало возвращение изображения орла одного из погибших легионов Вара. Тем не менее, Германик вновь повел себя как абсолютный победитель и щедро раздал солдатам большие денежные вознаграждения.
Воинский пыл его, однако, не угас. Он был не прочь продолжить войну. Нетрудно догадаться, что Германик сам знал цену своим победным реляциям и понимал, что заканчивать войну должно решительной настоящей победой. Ведь даже бой при Идиставизо не принес ее римлянам, какие бы славные памятные надписи Германик в честь свою и легионов не оставлял.
Тиберий, несомненно, составивший верное впечатление о трехлетней войне Германика, счел за благо боевые действия с германцами прекратить. Получая известия о ходе военных кампаний Германика за Рейном, он не мог не убедиться, что решающего успеха в них не достигнуто, возвращение границы на Эльбе остается невозможным, потери же легионов весьма велики. Последнее для Тиберия-полководца было делом совершенно недопустимым. Под его командованием ничего подобного никогда не случалось. В его кампаниях в Паннонии ли, в Германии ли потери римских войск всегда были минимальны. Потому, с точки зрения Тиберия, Германик в полководческом искусстве настоящих высот не достиг. Вкупе со скромными достижениями самих походов 14-16 гг. войну на берегах Рейна и за ним следовало прекратить.
В стане Германика полагали, что требуется еще лишь одно лето и тогда война будет победоносно завершена. Но Тиберий решительно не видел для этого никаких предпосылок. Помимо чисто военных обстоятельств следовало учитывать и не менее серьезные экономические: для обеспечения боевых действий за Рейном уже потребовались ресурсы не только обширной Галлии, но и такой богатой провинции как Испания, наконец, самой Италии. Не слишком ли большие траты для столь скромных достижений? Тиберий лишних трат не терпел. Потому и настроен был на прекращение войны.
Надо отдать должное императору. Он многократно в своих письмах уговаривал племянника завершить свои походы и вернуться в Рим, дабы отпраздновать дарованный ему триумф. При этом Тиберий был предельно деликатен. «Довольно уже успехов, довольно случайностей»{301} — вот все его обращения к Германику. Принцепс отмечал большие и счастливые сражения Германика и не винил его в больших потерях легионов, возлагая всю вину на зловредные силы природы. Наконец Тиберий напоминал неугомонному воителю о своем собственном военном опыте как раз на этом театре военных действий. Как-никак божественный Август девять раз посылал Тиберия за Рейн в Германию. И добился там он благоразумием большего, нежели силою. Так он подчинил сикамбров, укротил мирным договором свевов и царя Маробода.{302} Ныне как раз пора от силовых действий перейти к тому самому благоразумию. Достаточно ведь того, что вести о победах Германика, пусть и преувеличенные, в глазах римлян выглядели достойным возмездием за разгром в Тевтобургском лесу и грозный Арминий более не рассматривался Римом в качестве возможной угрозы.{303} Что до непокоренных херусков, то здесь Тиберий предлагал положиться на неизбежность их собственных как внутренних раздоров, так и на вражду с соседними племенами.{304}
Германик, однако, продолжал выпрашивать еще год войны. Возможно, это был еще и нарочно пущенный для германцев слух, чтобы лишний раз подчеркнуть, что Рим может легко добиться полной победы, если только захочет этого.{305}
Тиберий на сей раз уговоры прекратил. Он сообщил Германику, что ему предложено второе консульство, исполнять которое необходимо в Риме. «К этому Тиберий добавлял, что если все еще необходимо вести войну, то пусть Германик оставит и своему брату Друзу возможность покрыть себя славой, так как при отсутствии в то время других врагов он только в Германии может получить императорский титул и лавровый венок. И Германик не стал дальше медлить, хотя ему было ясно, что все это вымышленные предлоги и что его желают лишить уже добытой им славы только из зависти».{306}