Тиберий
Шрифт:
На этот раз любителям легкой наживы противостоял серьезный враг. Армия доносчиков, разгромив войско Сеяна, искала новую добычу, и так вышло, что одно зло обрушилось на другое. Слишком оскудел Рим добром, потому злу пришлось воевать с самим собою. Поток исков против ростовщиков захлестнул претора, и он воззвал о помощи к сенату. Сенаторы, они же ростовщики, ничего не смогли придумать и обратились к страшному тирану с мольбою о прощении. Свирепый принцепс снова обманул сограждан и не стал свирепствовать, очевидно, с коварной целью. Он предоставил обвиняемым полтора года на то, чтобы привести свои денежные дела в соответствие с законом.
Зазвенели монеты. Но золото само привыкло повелевать людьми, оно не терпит вмешательства в свои дела. Спрос на деньги резко возрос, и наличных денег
Позднее Тиберий потратил еще сто миллионов на ликвидацию последствий пожара на Авентинском холме. Все это убедило его в возросшем значении императорской казны. Республиканские органы управления дряхлели на глазах, сенаторы не умели эффективно использовать государственные деньги. С тех пор принцепс стал всеми мерами наращивать императорский фонд, за что подвергся нещадным поношениям со стороны сограждан. Его обвиняли в лихоимстве, вымогательствах, казнях богачей с целью захвата их наследств, присвоении государственных средств.
Никакие общественные потрясения и стихийные бедствия не могли утихомирить склоки римской знати. Аристократы и богачи непрерывно атаковали друг друга судебными исками. Основным поводом по-прежнему служила причастность к заговору Сеяна. Плодотворными темами также являлись оскорбление величия римского народа в лице принцепса и нападки на Гая Цезаря, которого все труднее было ограждать от упреков в разврате и жестокости. Слишком тесно было нобилям на римском олимпе, поэтому приговоры и казни следовали непрерывной чередой. На Гемониях гнили трупы, потом их сбрасывали в воду, и они траурной процессией плыли по Тибру. Родственникам запрещали оплакивать осужденных. Матерей привлекали к суду за скорбь по погибшим сыновьям. В этих условиях сохранившие гордость сенаторы кончали самоубийством. Нередко их жены поступали так же, показывая тем самым, что среди римских аристократок действительно оставались римские аристократки. Впрочем, именно истинных римлян и выкашивал искусственный отбор, заданный ложными ценностями деформированного общества.
Просидев три года под арестом, уморил себя голодом Азиний Галл. По всей видимости, Тиберий добивался именно такого исхода дела для своего давнего недруга, потому и не провел процесс раньше. Однако в официальном послании он выразил сожаление, что ему не удалось прилюдно изобличить преступника. Тем не менее, на семью Галла не было наложено тех взысканий, которым подвергались родственники казненных.
Больше всего неприятностей Тиберий терпел из-за Друза и Агриппины. Сейчас, когда выяснилось, что конфликт между принцепсом и семьей Германика был спровоцирован Сеяном, народ требовал освободить заключенных. Но именно теперь Тиберий понял, сколь сильно он ненавидит Агриппину. Раньше за него это делал Сеян, а сам принцепс мог позволить себе некоторую снисходительность. А сегодня он остался один на один с озлобленной женщиной, олицетворяющей собою всю неприязнь к нему римлян. Тиберий продолжал вести слежку за заключенными и знал, как ожесточила их тюрьма. У него холодела кровь и тряслись руки, когда он читал донесения своих осведомителей. Освобождение этих людей, по его мнению, означало шаг к междоусобной войне. Духовные и физические силы Тиберия были на исходе, и он не мог усложнять политическую ситуацию ради демонстрации благородства, которое все равно не будет оценено народом. К тому же, он просто по-человечески не любил Агриппину, поскольку пережил из-за нее много обид и страхов, и в какой-то степени руководствовался чувством мести.
Когда Тиберий находился в Риме, он невольно
Но все-таки в государственных делах Тиберий до последнего своего дня оставался политиком. Жизнь же и свобода претендентов на престол является не частным, а политическим фактором. Освобождение Друза означало бы гибель Гая сразу после смерти Тиберия и заодно всех потомков самого Тиберия, причем это, вероятно, привело бы к гражданской войне. Государственный муж не мог обречь свое Отечество на бойню, а в вопросе сравнения Друза и Гая, последний объективно выигрывал по всем статьям. Поэтому Тиберий терпеливо сносил все поношения и держал опасных с политической точки зрения людей в заточении.
Однако старческая немощь сделала принцепса мнительным и пугливым. Ему все время виделось, как кучка аристократов организует заговор, выпускает на волю Друза, его именем поднимает на мятеж плебс и германские легионы. А дальше происходит то, чего он страшился все девятнадцать лет правления. В конце концов шумиха вокруг имен Друза и Агриппины вынудила принцепса ликвидировать зародыш смуты. По его приказу Друза уморили голодом. Молодой человек очень хотел жить и грыз солому из своего тюфяка, но смерть терпеливо дождалась своего часа и, забрав Друза, вынесла моральный приговор Тиберию.
После этого упорная Агриппина отчаялась и покончила с собою, тем самым еще более усилив всеобщую ненависть к принцепсу.
Однако Тиберий пытался защищаться. Он написал в сенат, что Друз был отъявленным негодяем, собирался погубить своих близких и ненавидел Отечество. В качестве доказательства к письму прикладывался отчет стражников, в котором приводились все слова, заключенного, произнесенные им в гневе, отчаянии, мольбе, стенаниях, надеждах, бреду или в препирательствах с охраной. На сенаторов это послание произвело ужасающее впечатление. Они недоумевали, как столь осторожный и даже скрытный принцепс дошел до такой откровенности в демонстрации собственной низости. Их возмутил факт многолетней слежки за несчастным. "Тиран словно раздвинул стены тюрьмы и показал нам внука под плетью центуриона, осыпаемого пинками рабов, тщетно просящего хоть какой-нибудь пищи для продления жизни", — шептались они. Весь процесс расправы над Друзом был пронизан холодной расчетливой жестокостью, и сенаторы поняли, насколько изменился их правитель. Прежде они страшились не столько Тиберия, сколько его могущества, а теперь сам человек стал страшнее власти. Им невольно вспомнилось предсмертное пожелание Друза, зафиксированное соглядатаями, о том, чтобы тиран, заполнивший свой дворец трупами, и сам понес наказание, сняв позор с родового имени предков и послужив очистительной жертвой для потомков.
А в нападках на Агриппину одичавший принцепс опустился до клеветы. Он обвинил ее в сожительстве с Азинием Галлом, после смерти которого она якобы пала духом и уморила себя голодом. Ничем другим Тиберий не смог бы столь дурно охарактеризовать самого себя. Он совсем потерял чувство меры и представил своей заслугой то, что Агриппину не казнили и не сбросили в Гемонии. За такое "милосердие" принципиальный сенат воздал ему официальную благодарность. Отличное поощрение для правителей за благие деяния!