Тициан
Шрифт:
На следующий год готовая батальная картина была установлена в зале Большого совета Дворца дожей. Наконец-то завершилась эпопея, терзавшая Тициана четверть века, и он смог вздохнуть спокойно. О картине нам мало что известно, поскольку, как было сказано, она сгорела в 1577 году. В который раз остается только сожалеть, что к тому времени не было уже в живых дотошного Санудо. У других авторов о ней почти ничего не говорится, но сохранилось несколько копий, сделанных до злополучного пожара. Прежде всего это гравюра Джулио Фонтана и уменьшенная добротная копия анонимного автора (обе Флоренция, Уффици); имеется также рисунок Рубенса на основе этих двух работ (Вена, музей Альбертина). Но, самое главное, сохранились рисунки Тициана, дающие представление о динамизме изображения и
Картина писалась взамен выцветшей работы художника XIV века Гварьенто «Битва при Сполето» — эта битва произошла в 1175 году между войсками папы Александра III и Фридриха Барбароссы. Тициан уже написал или, вернее, дописал картину, посвященную встрече папы-победителя с побежденным императором перед базиликой Сан-Марко. Поэтому было бы вернее полагать, что новая картина, являясь продолжением предыдущей, изображает центральный эпизод битвы под Сполето, а не битву при Кадоре, как утверждают многие биографы. По их мнению, художник хотел отразить славную страницу истории родного края и показать именно ту самую битву, к которой были причастны его дед, отец и брат, не говоря о других близких из рода Вечеллио. Вазари, успевший увидеть картину, пишет: «В этой вещи Тициан изобразил битву и ярость солдат, которые сражаются, а с небес тем временем льет страшный дождь. Вся композиция, написанная с натуры, считается лучшей и прекраснейшей из всех исторических сцен, находящихся в этой зале». Нетрудно предположить вслед за Вазари, что при написании битвы перед глазами Тициана стояли картины его родного Кадора.
На освящении полотна в зале Большого совета дож Гритти заявил во всеуслышание, что узнает место сражения, дав тем самым понять всем присутствующим, что художник изобразил именно эпизод сражения в Кадоре, в котором дож сам когда-то принимал участие. Это заявление прозвучало как вердикт, после чего все разговоры о возврате долга разом прекратились и Тициан мог с легким сердцем браться за другие работы, хотя остался горький осадок в связи с незаслуженной потерей должности соляного посредника, а с ней и многих привилегий, не говоря уже о солидном денежном куше.
Вскоре дож Гритти вызвал к себе художника и попросил его войти в совет, наблюдающий за возведением по проекту Сансовино церкви Сан-Франческо делла Винья, которую, как говорили, он предназначил для своей усыпальницы. Кроме того, дожу хотелось, чтобы Тициан украсил какой-нибудь своей работой главный алтарь в недавно восстановленной после пожара церкви Сан-Джованни Элемозинарио, известной еще и тем, что интеллектуалы облюбовали ее для разного рода диспутов. Видя, что Гритти вновь проникся к нему расположением и доверием, Тициан с готовностью принял оба этих предложения. Уже на следующее утро, перейдя по мосту Риальто на другой берег, он прямиком направился к указанной церкви. Когда же он оказался внутри, ему стала понятна хитрость старого Гритти. Там, в правом приделе, уже успел поработать его соперник Порденоне, написавший образ «Святые Екатерина, Себастьян и Рох». Этот хваленый поборник «римской манеры» явно переусердствовал, стараясь доказать свою приверженность новым веяниям. Работа оказалась настолько вычурной и холодной, что оставила равнодушными даже его ревностных поклонников.
Итак, Тициану брошен вызов. Он принял его и довольно быстро написал большую картину «Святой Иоанн Милостивый» (в 1986 году она экспонировалась в ГМИИ имени Пушкина и в Эрмитаже). Венецианцам была памятна первая схватка двух художников на конкурсе рисунков для «Святого Петра Мученика», блестяще выигранная Тицианом. Но теперь он решил применить оружие соперника — напыщенную пластику и изощренный колоризм, эти характерные признаки римского маньеризма.
Тициановское полотно оказалось настолько необычным, что заставило кое-кого полагать, будто оно было написано после
Все три фигуры как бы возникают из туманной дымки благодаря сложной игре теней и света, виртуозно разрешаемой Тицианом в этой монументальной картине, преисполненной драматизма. Она не оставляла Порденоне никакого шанса на победу. Не помогла и шумиха, вызванная неожиданной его смертью в Ферраре, где он работал над рисунками для одной ткацкой фабрики и имел дело с вредными красителями. Многие тогда считали, что художник был отравлен недругами, которых у него было множество из-за неуживчивого характера.
Правда, лет через сто после смерти Порденоне писатель Боскини, личность экстравагантная и известная своими странностями, в книге «Навигационная карта по живописи» ( Carta del navegar pitoresco)пустил слушок о причастности Тициана к смерти Порденоне. Но его гнусная инсинуация никем не была поддержана, так и оставшись в истории единственной попыткой бросить тень на имя великого творца. Как бы там ни было, после успеха «Битвы при Кадоре» сенат принял решение вернуть Тициану должность соляного посредника.
Слава Тициана была велика, и с его именем связано немало самых различных легенд и домыслов. Даже в наши дни, когда борьба за читателя на книжном рынке обострилась, то и дело появляются рассчитанные на сенсацию издания, спекулирующие на именах великих творцов прошлого. Последний тому пример — шумиха вокруг книги «Код да Винчи». А недавно досталось и Тициану, которого француженка Ева Прюдом обвиняет ни много ни мало, как в соучастии в убийстве куртизанки (слава Богу, что не собрата по искусству Порденоне, не то появился бы новый Сальери!). Британец Йен Пирс пошел еще дальше и обвинил Тициана уже не в причастности, а в прямом убийстве. Приходится только пожалеть нашего читателя, которому подсовывается столь низкопробная переводная продукция. Но ничего не поделаешь — рынок есть рынок.
В духе «Иоанна Милостивого» написан «Иоанн Креститель» (Венеция, Академия). Здесь те же монументальность образа и хроматическое богатство изображения. В величественной позе Крестителя поражают ее скульптурность в духе древнеримских изваяний и анатомическая точность фигуры. В связи с этим кто-то даже вспомнил о дружбе Тициана с фламандским анатомом Андреасом Везалием, преподававшим в Падуанском университете. Позднее ученый стал жертвой инквизиции за свои убеждения и смелые открытия в медицине. Вероятнее всего, Тициан был знаком с работами великого анатома благодаря появившемуся в его мастерской молодому фламандцу Яну ван Калькаре, который выгравировал несколько таблиц из анатомического атласа, созданного его земляком.
Для современников Тициана образы святых Иоанна Милостивого и Иоанна Крестителя были настоящим откровением. Как писал биограф Дольче, «никогда уже больше нельзя увидеть ничего лучшего или более красивого в рисунке и в живописи». Не все были с этим согласны, и в ходе споров немало было сломано полемических копий.
Любой творческий процесс — это всегда тайна, которую трудно иногда распознать или объяснить привычными понятиями. В те годы в жизни Тициана появилась одна незнакомка, личность которой так и не была установлена. Приводятся ссылки на письмо от 2 мая 1536 года Франческо Мария делла Ровере своему послу в Венеции Леонарди с просьбой выяснить, как обстоит дело с портретом «женщины в синем платье», который он видел мельком в мастерской на Бири. На сей счет строятся различного рода догадки, но о ком шла речь, так и осталось невыясненным.