Тиф
Шрифт:
Он вспомнил свидание с ней в мире болезненных грез и ее страстные, жгучие поцелуи, и так как душа его еще не пришла в равновесие, то он и не отделял призраков от действительности. Напротив того, ему казалось, что он много пережил за время болезни и что между ним и Мариам произошла целая жизненная драма. Вечером, когда Иловлин остался один в своей комнате, им овладело уныние и страх; опять, казалось, кто-то нашептывает тихим голосом непонятные речи, и в случайных отблесках окутанных серою полутьмою окружающих предметов, казалось, и там и здесь сверкали
Отец Андрей лежал в постели больной, исхудалый, по находился в памяти.
– - А, капитан! это вы? Премного благодарен, что навестили… А больше рад, что вы уже ходите; благодарите бога, что остались живы…
– - Ах, батюшка, бедная Майро умерла…
– - Слышал, слышал… Уж так жаль, что и выразить не сумею… Да что я и вы: нам-то это с полугоря, а вот родитель, так тот единственную дочь потерял; нехорошо… И вот вам война: воины пришли, наели, натоптали, настрелялись друг в друга; ну, им за то и помирать… За то и кресты получают… А она-то за что жизни лишилась? Видно, на роду ей было написано умереть от солдатского тифа… Один господь это видит и судит…
На основании перемирия, в течение первой половины февраля, укрепления Эрзерума, одно за другим, были переданы нашим войскам. Крепостные казармы, при их занятии, оказались переполнены больными и умирающими. Свежие могилы, раскинутые кругом городской ограды, отравляли воздух отвратительным зловонием; и самый город, с вступлением в него русских войск, все более стал походить на огромный госпиталь. При сдаче крепости противники последний раз старались показаться друг другу в бодром и воинственном виде. Турецкие солдаты, насколько возможно, были приодеты и почищены, амуниции и оружию придали приличный вид; офицеры смотрели беззаботно и весело, когда их таборы потянулись по трапезондскому шоссе… Еще более лихой вид имели наши батальоны при занятии укреплений и при смене турецких караулов. Окончательное овладение Эрзерумом хотя и обошлось без выстрелов, но тысячи русских солдат, застигнутых тифом, заснули вечным сном в неприветливой долине черного Евфрата. Храбрый Гейман, мечтавший пожать новые лавры на штурме этой крепости, заболел сам на другой день после снятия блокады и умер 13-го апреля, в то самое число, которое из чувства суеверия наиболее недолюбливал… Блокадный корпус был последней могучей волной, которая, сокрушив Эрзерум, сама о него разбилась…
А. Бежецкий -- псевдоним Алексея Николаевича
В 1873 году Маслов принимал участие в Хивинской экспедиции. Во время русско-турецкой войны 1877--1878 годов он командовал ротой в составе русских войск, действовавших на Кавказе, участвовал в осаде Карса, в боях при Зивине и на Аладжинских высотах, в штурме и последующей осаде Эрзурума. В 1880--1881 годах находился в отряде генерала М. Д. Скобелева в Закаспийском крае. С 1882 года Маслов -- преподаватель Николаевской инженерной академии, где дослужился до чина генерал-лейтенанта. Дата смерти Маслова, как и обстоятельства последних лет его жизни, неизвестны. Четвертый том "Источников словаря русских писателей" С. А. Венгерова, вышедший в 1917 году, сообщает только дату его рождения. Это позволяет предположить, что он умер в последующее время.
Литературная деятельность Маслова началась в конце 1870 года публикацией военных корреспонденции в петербургском журнале "Пчела". В следующем году его корреспонденции стали печататься в газете "Новое время", где он вскоре стал постоянным сотрудником. Пробовал Маслов свои силы и в драматургии. Ему принадлежат драма "Севильский обольститель", комедии "Ольгин день", "Котофей Иванович". Увлечение Маслова театром нашло проявление и в его деятельности театрального рецензента. Но кратковременная литературная известность Маслова связана прежде всего с его "военной беллетристикой". Рассказы и повести из армейского быта, начавшие появляться отдельными книгами с середины 80-х годов, привлекли внимание Чехова. Личное знакомство писателей, состоявшееся в декабре 1886 года, вызвало у Чехова представление о новом знакомом как о человеке, принадлежавшем к кругу "очень хороших и не узких людей", к которым он в ту пору относил Гаршина, Короленко, Щеглова (письмо А. С. Суворину от 3 апреля 1888 г.). Еще определеннее позднейшие чеховские высказывания: "Мне Маслов очень симпатичен" (А. С. Суворину, 9 декабря 1890 г.). Одобрительно отзывался Чехов и о книге Маслова "Военные на войне". "Это очень талантливый парень. Прочти его военные рассказы, и он вырастет в твоих глазах на пять аршин",-- писал он брату Александру 31 января 1887 года. С интересом знакомился Чехов и с очерковыми книгами Маслова "Путевые наброски. В стране мантильи и кастаньет", "На пути. Рассказы и очерки". В этих книгах, как и в военных рассказах, проявились ценимые Чеховым писательские качества -- наблюдательность, точность характеристик, живой язык, юмор, наконец, достаточно высокая общая культура автора. Чехов хлопотал о привлечении Маслова в журнал "Северный вестник", о постановке его пьесы "Севильский обольститель" в театре Корша (не была поставлена) и в Малом театре (поставлена в 1890 г.).
В 1889 году вышла повесть Маслова "Детская любовь", в которой заметно подражание чеховским рассказам о детях. Одна из его последних книг -- "Неведомое. Фантастические рассказы" (СПб., 1914).