Тиф
Шрифт:
– - Извините… У меня просто в ушах шумит…-- сказал Иловлин,-- продолжайте, батюшка, не обращайте на меня внимания… мне что-то не совсем хорошо…
И он украдкой, как будто желая скрыть от присутствующих, взглянул в угол, откуда чей-то тихий и неотчетливый шепот скороговоркой повторял: "Тебе нехорошо, мне нехорошо, ему нехорошо… Майро тебя ждет, Майро тебя ждет…"
– - Продолжайте, отец Андрей!
– - сказал Заелов.
Отец Андрей откашлялся, хлебнул из стакана чаю и продолжал:
– - …И
– - прервал свой рассказ священник, поглядев на Иловлина.
– - А?.. Я?..-- встрепенулся Иловлин, как будто пробуждаясь от сна,-- голова у меня что-то болит и шею ломит… Не пойти ли прилечь?..
– - Да, самое лучшее, идите спокойно почивать, а то на вас лица нет… Вы уж не простудились ли?..-- участливо спросил отец Андрей.
– - Нет, ничего… Это пройдет…-- И в глазах у Иловлина отразился какой-то животный ужас. Он наскоро простился со всеми и пошел к выходу…
Отпирая дверь, он услышал, что Заелов спросил вполголоса: "Уж не схватил ли он тиф?", а священник сказал! "Тс-с-с". Это его рассердило. "Как он смеет думать, что у меня тиф? болван эдакий!" Лестница была темна; он оступился и едва не полетел… "Черт возьми!" -- воскликнул он с невыразимым раздражением и чуть не заплакал… "Да я серьезно нездоров; я нездоров серьезно…"
– - Не ушиблись ли вы, капитан?
– - спросил священник, появляясь с фонарем, который он поспешно зажег, чтобы посветить гостю. Ступени крутой лестницы скрипели под ногами… Иловлин не отвечал.
– - Не хотите ли взять с собой фонарь? Со светом-то лучше; собаки не пристанут…
– - Что? Вы ужасно тихо говорите, батюшка!..
– - Фонарь возьмите… Вы, бедненький, кажется, нездоровы… Полушубок запахните…
Иловлин взял фонарь, вышел на улицу и тихо пошел домой.
"Я серьезно нездоров,-- говорил он про себя,-- я, вероятно, простудился?.. Где я простудился? У себя в комнате… А может быть, я заразился тифом?"
И снег, скрипя под ногами, казалось, шептал; "Тиф, тиф!"
"Это уж не Вьюшин ли привез с собой заразу? черт его подери! Нет, нет! это пустяки! я не желаю болеть, не же-ла-ю…"
Мысли невольно перешли на Вьюшина и на покупки, которые он должен был сделать в Александрополе для офицеров. "Для Порошина десять фунтов свечей… И на что ему столько свечей? десять фунтов, десять фунтов? По полтиннику фунт, итого, итого… ах, боже мой, нехорошо…"
– - Нехорошо!
– - сказал кто-то из-за угла, и какая-то прозрачная тень скользнула по поверхности снега и исчезла в воздухе.
Снег гораздо сильнее искрился теперь, чем тогда,
Иловлин дошел до своих дверей. Изнутри доносилось тихое, заунывное пение: это пела Майро свою обычную песню.
Ты пряди, моя прялка, пряди,
Сладкий сон на меня навевай!
Но, я слышу, мой милый подходит:
У ворот он стоит и стучит.
Что мне делать: уснуть ли глубоко
Или милому дверь отворить?
Сон придет, и пройдет, и вернется,
А мой милый уйдет навсегда…
В тихом пении Мариам слышались страстные, грудные ноты, а от оригинального восточного мотива веяло чем-то загадочным и волшебным. Странное чувство вспыхнуло в груди Иловлина, его сердце забилось скорее, и ему казалось, что он влюблен в какую-то волшебницу из арабских сказок.
Он открыл дверь и нервным голосом крикнул:
– - Самойлов!
– - Я не сплю, ваше благородие!
– - Молчи, пожалуйста; не рассуждай! Давай спать ложиться; скорее давай!
– - Да вы, ваше благородие, фонарь-то оставьте… Там свет есть наверху.
– - Что? фонарь… возьми фонарь… Я, брат, болен, Самойлов.
– - Спаси господи! К утру здоровы будете…
Вьюшин так крепко спал, что не слышал, как раздевался Иловлин и как он охал; как нарочно, только что последний улегся, он почмокал во сне губами, точно ел что-нибудь очень вкусное, и затем адски захрапел на всевозможные лады. Иловлину это показалось невыносимым, и он громко откашлялся.
Вьюшин проснулся и спросил:
– - Что такое?
– - Ты ужасно храпишь!
– - Черт тебя возьми! разбудил на самом интересном месте…
И Вьюшин так неосторожно повернулся на своей постели, что она провалилась.
– - Так!
– - раздражительно сказал он и сердито вскочил поправлять кровать…
У Иловлина быстро усиливался жар в голове…
– - Ну, что вы там делали у попа?
– - спросил Вьюшин, снова укладываясь.
– - Что?.. Заелов говорит, что при тифе за покупками надо с фонарем… А Майро я не могу так оставить; не могу…
– - Что ты там такое городишь?
– - И Выошин, приподнявшись на локте, озабоченно взглянул на Иловлина.
– - Заговоришь тут,-- отвечал Иловлин, лениво поворачиваясь,-- когда голова трещит и горит… Я болен…
– - Что у тебя, голубчик?
– - Голова болит… Постой, тс-с-с… кажется, стреляют?
– - И Иловлин насторожился: -- Слышишь, слышишь?..
– - Ничего не стреляют… Это внизу лошадь кашляет… Тебе кажется…
– - Ей-богу, мне кажется… честное слово, мне кажется, что стреляют!.. Не поднять ли роты в ружье? А? Что ж ты молчишь? Господи!
– - И Иловлин тяжело откинулся назад и ударился головой о стену.