Тигана
Шрифт:
Алессан стоял на коленях у ее постели. Она подняла вторую руку и провела по его волосам в безнадежной попытке пригладить их. Кажется, именно это ей уже давно хотелось сделать. Как давно? Как долго могут существовать подобные желания, о которых человек не знает, в которых не признается себе, которых себе не позволяет?
— Когда я был маленькой, — произнесла она наконец, голос ее ломался, но ей было необходимо сказать, — мне снился этот сон. Алессан, может быть, я умерла и вернулась? Может, мне сейчас тоже снится сон?
Он медленно улыбнулся знакомой ей и всем остальным ободряющей
Но тут Алессан неожиданно подался вперед и опустил голову на тонкое одеяло, укрывающее ее, словно в поисках собственного укрытия, которое могла ему дать только она. Она поняла, — о, какая богиня могла это предсказать? — что и у нее есть то, что она может ему дать. Нечто большее, чем ее смерть. Она подняла руки и обхватила ими его голову, прижала его к себе, и в это мгновение Катриане почудилось, что новорожденная триала в ее душе запела. О пережитых испытаниях и о грядущих, о сомнениях и тьме, обо всех неопределенностях, которые очерчивают внешние границы жизни смертных, но теперь в основе всего этого лежала любовь, подобно свету, подобно первому камню строящейся башни.
Как узнал Дэвин позже в ту ночь, в Сенцио действительно находился барбадиорский Охотник, и он был убит, но не ими. Не пришлось им также драться с высланными на поиск солдатами, чего они опасались. Уже почти наступил рассвет, когда они составили себе полную картину случившегося.
По-видимому, барбадиоры озверели.
Найдя отравленный игратянский кинжал на полу рядом с телом Ангиара, услышав то, что крикнула женщина перед прыжком, они пришли к убийственно ясным выводам.
В Сенцио их было двадцать человек, почетная стража Ангиара. Они вооружились, собрались и пошли в западное крыло Губернаторского замка. Прикончили шестерых игратян, стоящих на карауле, выбили дверь и ворвались к Каллиону Игратскому, представителю Брандина, который поспешно одевался. Они убили его не сразу. Его вопли разносились по всему замку.
Потом они снова спустились вниз, прошли через двор к воротам и зарубили четверых сенцианских стражников, которые пропустили женщину в замок, не обыскав ее как следует. В этот момент во дворе появился капитан стражи замка с ротой сенцианских солдат. Он приказал барбадиорам сложить оружие.
Большинство докладов сходились на том, что барбадиоры готовы были подчиниться, так как уже осуществили свои намерения, но тут двое солдат Сенцио, придя в ярость при виде зарубленных друзей, выстрелили из луков. Два человека упали, один умер мгновенно, второй был смертельно ранен. Мертвым оказался Охотник Альберико. Последовала кровавая, смертельная схватка на залитом светом факелов дворе замка, камни которого вскоре стали скользкими от крови. Барбадиоры были перебиты все, до единого, и унесли с собой жизни тридцати или сорока сенцианских солдат.
Неизвестно, кто именно пустил стрелу, прикончившую губернатора Казалью, когда тот поспешно спускался по лестнице, хриплым голосом требуя прекратить все немедленно.
В воцарившемся
Катриана спала на второй кровати, лицо ее было спокойным и безмятежным, почти как у мирно спящего ребенка. На улицах было слишком много шума и суеты, и Алаис знала, что ее отец тоже там, в гуще событий.
Даже после того, как Ровиго вернулся и заглянул к ним, чтобы узнать, как дела, и сообщить, что явной опасности, по-видимому, нет, Алаис все равно не могла уснуть. Слишком многое произошло сегодня ночью, но не с ней самой, поэтому она не была так измучена, как Катриана, но ее то и дело охватывали возбуждение и тревога. Она даже не могла бы сказать, что на нее так действует. В конце концов Алаис надела купленное два дня назад на рынке платье и села на подоконнике у открытого окна.
Было уже очень поздно, обе луны висели на западе, низко над морем. Ей не была видна гавань — гостиница Солинги находилась слишком далеко от моря, — но она знала, что море где-то там и «Морская Дева» подпрыгивает на якоре под напором ночного бриза. На улицах до сих пор сновал народ, она видела, как внизу мелькают смутные фигуры, и изредка слышала крики, доносящиеся из квартала таверн, но теперь это были лишь обычные шумы города, не знающего комендантского часа и имеющего привычку не спать и громко шуметь по ночам.
Интересно, скоро ли рассвет, подумала Алаис, как долго ей еще не спать, если она хочет увидеть восход солнца. Она решила его подождать. Эта ночь — не для сна, по крайней мере, для нее, поправила себя Алаис, бросая взгляд на Катриану. Она вспомнила другой случай, когда они спали в одной комнате. В ее собственной комнате, дома.
Сейчас она далеко от дома. Интересно, что подумала мать, получив письмо от Ровиго с осторожными объяснениями, посланное курьером через Астибар из порта города Ардин, когда они плыли на север в Сенцио. Алаис задавала себе этот вопрос, но ответ уже знала: доверие между родителями было тем неотъемлемым элементом, который определял ее собственный мир.
Она подняла глаза к небу. Ночь все еще оставалась темной, звезды над головой стали еще ярче теперь, когда луны садились; возможно, до рассвета еще несколько часов. Алаис услышала внизу женский смех и поняла, со странным чувством, что этого единственного звука она не слышала всю ночь среди суматохи на улицах. Удивительно и совершенно неожиданно, этот задыхающийся женский смех и вслед за ним бормотание мужчины заставили ее приободриться: среди всех событий, что бы ни ждало впереди, некоторые вещи продолжают существовать, как существовали всегда.