Тигр в стоге сена
Шрифт:
Леонид Федорович проснулся от того, что кресло под ним куда-то провалилось. Он открыл глаза и понял, что самолет идет на посадку. Чабанов взглянул в иллюминатор. В самом низу ослепительная голубизна неба перетекала в такую же ослепительную зелень океана. Между ними висела коричневая гроздь островов, окруженная пенистым ожерельем прибоя.
Внизу, на белой от зноя земле, его ждали дочь, зять и внучка. Он почти год не видел Маринки, которая вместе с родителями жила теперь здесь, на Канарах, где Леонид Федорович открыл филиал своей фирмы и купил небольшой, но прибыльный отель. Им и руководили дочь с зятем, которых он убрал подальше
Самолет коснулся колесами бетона полосы, и ему показалось, что он увидел на балконе дочь с внучкой, но машина прокатилась дальше и подрулила к терминалу. Когда Чабанов, пройдя таможенные формальности, вышел в зал, он увидел сверкающие глаза своей внучки, которая неслась ему навстречу, забыв обо всем.
– Деда, – крикнула она на весь зал, и Леонид Федорович забыл обо всех волнениях. Он даже забыл о том, что хотел внимательно посмотреть на людей, прилетевших с ним на самолете. В Москве ему показалось, что среди них мелькнуло чье-то очень знакомое лицо, вызвавшее неясное волнение.
Маринка уже доставала до его подбородка. Он целовал ее тонюсенькие волосики и не мог сглотнуть комок, неожиданно подступивший к горлу. В плечо ткнулась дочь. Ее огромные глаза, так похожие на глаза матери, были полны слез. Из-за ее спины выглянул зать. Он был смущен и обрадован.
– Ну, ну, – Чабанов обнял всех сразу, – дообнимаемся потом, не то я расплачусь.
Зять потянул за руку дочь, а Леонид Федорович, прижимая к груди внучку, тронулся вслед за ними. Ослепительное солнце заставило его прижмуриться и прикрыть рукой глаза. Внучка звонко расхохоталась и протянула ему защитные очки.
– Дед, ты сразу стал похож на нашего кота, помнишь у нас дома был огромный кот Барсик ? Баба еще жаловалась, что он как-то съел все блины, которые она тебе на ужин проготовила?
Дочь вскинула глаза. В них был испуг, смешаннай с чем-то непонятным ему. Что-то острое, напряженное было в этом взгляде.
– Конечно помню. – Чабанов улыбнулся дочери и погладил ее по коротко стриженным золотистым волосам. За последнее время в лице, фигуре и взгляде дочери появилось что-то властное, уверенное. Похоже, что управление отелем шло ей на пользу, раскрывая те черты чабановского характера, которые раньше не могли проявиться у обычного старшего инженера провинциального проектного института.
– А ты помнишь, как один раз ты пыталась из Барсика сделать свою куклу и он сильно поцарапал тебя?
Внучка звонко расхохоталась.
– Я все помню. Я даже помню, как меня один раз украли.
– Ну, – он уселся рядом с Маринкой на заднем сидении машины и снова улыбнулся солнцу, голубому небу и сверкающим глазам внучки, – ты была совсем маленькой.
– А я все равно помню, как ты пришел за мной в какую-то маленькую квартирку. Я играла в большой комнате, а ты пошел в спальню и там громко разговаривал с тем маленьким потешным человечиком.
Зять тронул машину и горячий соленый ветер рванулся в открытые окна.
– Разве я не права, дед, – внучка дурнула его за руку, – ведь так все было, так?
– Так, лапушка, так – он нагнулся к ней и снова поцеловал ее нежную, солоноватую щеку.
Саня-волк, много лет назад заставивший Чабанова и его жену сильно поволноваться, уже года три, как упокоился на одном из городских кладбищ. Он был убит во время разборки с пришлыми
– Ну, как дома, пап? – Дочь сидела, обернувшись к нему, и он, улыбнувшись ей и своим мыслям, достал из кармана плоскую сафьяновую коробочку с бриллиантовым колье и, открыв, протянул Гале.
– Ой, – вскрикнула она, всплеснув руками, – какая прелесть!
Чабанов подмигнул внучке и вытянул из другого кармана крохотные швейцарские часики в платиновом с золотым тиснением корпусе. Браслетик был украшен россыпями бриллиантиков.
– А это тебе, лапушка моя. – Он примерил часы на руку Маринке и довольно улыбнулся, – как раз.
– Дед! – Они обхватила его за шею и крепко поцеловала.
– В них можно даже под водой гулять, – проговорил он.
– А Славику я купил портсигар. Злые языки утверждают, что это сам Фаберже, но что бы кто ни говорил, а штучка, на мой вгляд, презанятная.
Зять нежно провел пальцами по плоскому портсигару и Чабанов увидел в его глазах неподдельное восхищение:
– Спасибо, папа, вы и так нас балуете!
День пролетел так незаметно, что Чабанов даже удивился, когда вдруг увидел, что в саду вдруг зажглись фонари. Он повернулся, чтобы спросить у Маринки во сколько здесь зажигают освещение и увидел, что она спит, свернувшись в кресле калачиком.
– Я сам отнесу ее в кровать, – Леонид Федорович взмахом руки остановил Славика, потянувшегося к дочери, подхватил внучку и, поднявшись с ней на второй этаж виллы, бережно уложил ее в постель.
– Ну, – он, спустившись на веранду, поцеловал дочь, – вы ложитесь отдыхать, а я тут посижу, покурую и немного подумаю.
Стройная, молодая испанка бесшумно убрала со стола, оставив ему бутылку коньяка, рюмку и лимон. Высокий лавр едва отмахивался своими тяжелыми листьями от легкого ночного бриза. Где-то за массивной белой стеной о чем-то переговаривались лягушки. Кому-то могло показаться странным, но привычное кваканье здесь, за тридевять земель от России, согрело его душу.
Действительно, подумал он, разве много надо человеку? Семья, дом, счастливые дочь и внучка… И зачем ему все это – власть, борьба и богатства? В чем человеческое предназначение? Когда-то, много лет назад, он считал, что человек рожден для счастья. Потом решил, что его предназначение в том, чтобы нести счастье другим людям. С годами пришло другое прочтение смысла существования – его жизнью стала работа. Он считал, что только работа – интересная, увлекательная работа, когда не замечаешь ни времени, ни окружающей действительности – может сделать его счастливым. Когда пришла любовь, то она стала своеобразной подпоркой этой работы. Дома, рядом с женой, он набирался сил и идей для завтрашнего рабочего дня.