«Тихая» дачная жизнь
Шрифт:
— Ты что… какие!?… — на глаза дочери навернулись слёзы. Был бы отец, он бы заступился, а вот мать могла иногда вот так обидеть, до слёз. — Если надо, я не только своё… дай я и папино что-нибудь постираю.
— Я те постираю, — тут же вновь окрысилась мать, на этот раз ревниво. — Себя сначала научись обслуживать, а других потом будешь, когда свою семью заведёшь.
Иринка совсем нахохлилась и кое-как, давясь, доела завтрак. Мать видя её состояние всё же смягчилась и подойдя прижала её голову к своему мягкому животу:
— Ладно, не дуйся. Там не много, трусы, сарафан, да две майки. Ты их за полчаса простирнёшь.
Дочь, одев свой цветастый раздельный купальник стирала бельё, сын заканчивал "пробегать" картофельную
— Мам, я всё… закончил.
— Так быстро…? И листья поднимал, кладки смотрел? — продолжала стоять в позе "приветствую тебя солнце" с полузакрытыми глазами Лена.
— Да, всё, вот смотри, — заверил Антон, показывая для наглядности свои ладони, перепачканные жёлтой "кровью" полосатых поглотителей картофельной ботвы.
Лена открыла глаза, упёрла руки в бёдра, смотрела строго. Сын в своих "бермудах", голый по пояс, в не зашнурованных кроссовках, уже потемневший от загара, принял смиренную позу. "Прав Лёша, действительно вырос… и ухватки не мальчиковые, мужицкие уже, и силы сколько, вроде худой совсем, а не справишься", — подумала и опять против воли улыбнулась Лена.
— Ладно, иди… шнурки завяжи, а то зацепишься, упадёшь. И про время не забывай. Если к обеду опоздаешь, и я опять за тебя беспокоиться буду… в следующий раз не пущу.
Как и предсказывала Лена, дочь справилась со стиркой довольно быстро. Мать ещё чувствовала вину за то, что грубо с ней разговаривала, потому без лишних нравоучений отпустила её к подружкам, также напомнив об обеде. Лена походила по внутреннему двору, небольшому пятачку с трёх сторон огороженному глухим забором, домом, баней, с тыла огородом с его естественным "зелёным забором". Из-за этих укрытий она выходить не решалась. И так тут все на неё косятся: москвичка, богатая, толстая. А если ещё и в купальнике увидят. Впрочем, женщины, как местные, так и приезжие-дачницы иногда выходили в жаркие дни, на "всеобщее обозрение" в весьма "смелых" одеяниях. Но то были как правило худощавые, так называемые "стройные". Лена и про себя и вслух часто возмущалась: какая несправедливость, почему эти малорельефные "швабры" не боятся показывать свои кости везде, на улице, по телевизору, на обложках журналов… а обладательницы настоящих женских фигур почему-то стесняются? Кто установил такие правила? Муж на эти стенания отвечал опять же в своём "казарменном" стиле:
— Если в кино, на подиумах и в рекламе такие как ты красоваться будут, зрители не на фильм и не на рекламируемый товар смотреть будут, а на ваши прелести…
Постепенно у Лены совсем пропало желание что-то делать, и она легла загорать на раскладушку, специально для этого установленную у южной стены дома, на самом солнцепёке. Сначала она засекла время и по истечения срока переворачивалась с боку на бок, со спины на живот… но оказавшись в очередной раз на спине и прикрыв глаза рукой она задремала… чему очень способствовала приятная тяжесть в желудке после плотного завтрака, располагавшая к неге, сну…
Лену разбудили негромкие, но назойливые голоса, доносившиеся откуда-то совсем рядом, с улицы, из-за забора. Говорившие о чём-то спорили, щедро сдабривая реплики матерными словами. Ей не хотелось подниматься, мало ли кто идёт мимо их забора, тем более, что здесь едва ли не все мужики и парни двух слов не могли связать без мата. Но голоса не стихали и не удалялись. Похоже, спорщики стояли возле забора и не собирались уходить. Лена проснулась окончательно, прислушалась. Это были не взрослые — то разговаривали и матерились мальчишки. Нет, этого она терпеть не могла, пусть идут к своим домам и там ублажают матом своих родителей. Лена встала, но идти в одном платке и купальнике не решилась,
Действительно, то оказались мальчишки, три человека. Двоих Лена узнала, это сыновья соседа напротив, хромого пьяницы, ставшего инвалидом в результате управления мотоциклом в нетрезвом состоянии. Они были дети из неблагополучной семьи, и Лена радовалась, что у Антона с братьями не сложились отношения, хотя старший ему ровесник, а второй на три года моложе. Третьего Лена не знала, но по возрасту он тоже был где-то ровесник Антону. Они сидели возле их забора, матерились и играли в карты…
Дело в том, что возле забора купленного Суриными дома, ещё во времена прежних владельцев, скинули с кузова грузовика несколько железобетонных "пасынок", для замены старых на линии электропередач. Сбросили, да так и забыли, ибо линию так и не начали "обновлять". Невероятно, но эти пасынки так никто и не "приватизировал". Именно на них, нагретых солнцем, сидели сейчас мальчишки и резались в карты.
Возмущённая столь беспардонным, по её мнению, поведением, Лена, так и не застегнув халат, вылетела к калитке:
— Вот что мальчики, мне надоело ваши маты слушать. Играйте где хотите, только не возле моего дома!
— Мы больше не будем громко… мы тихонечко, ничуть не смутившись, спокойно ответил старший сын хромого, вынув из угла рта сигарету и окинув взглядом женщину в расстёгнутом халате.
— Нет, ищите себе другое место! Возле своего дома играйте… и курите!
— Возле нашего дома таких пасынок нет, там неудобно, — продолжал лениво отвечать старший, не отводя глаз от выпиравшего из халата пышного "фасада" женщины.
— Это не моя проблема, но здесь вы играть не будете, — Лена перехватила взгляд мальчишки, покраснела и торопливо запахнула халат…
8
Исмаил не мог оторвать глаз. Подглядывать за чужой жизнью оказалось так увлекательно и… приятно. У многих мусульман обычно имело место однобоко-негативное мнение: русская семья, если её глава не большой начальник, это обязательно пьющий, ленивый муж, надрывающаяся по дому, расхристанная жена, безнадзорные дети. То была, как правило, штрихами нарисованная картина, без деталей — так видели, или хотели видеть русских едва ли не все бывшие советские нацмены. Здесь же Исмаил видел, что дети ухожены, а женщина, холёная, ухоженная, заставив их с утра немного потрудиться, оставшись одна… она откровенно «сачкует», бездельничает, валяется полуголая на раскладушке. Нет такого не могло быть в чеченской семье. Самая нерадивая чеченка всегда чем-то занята. Правда, он понимал, что это не всегда от избытка трудолюбия, а скорее от природного, на генном уровне страха, забитости. То, что наблюдаемая им женщина вот этого самого страха совсем лишена, это Исмаилу нравилось. Она чем-то была ему симпатична, даже этой своей ленивой позой, раскинувшись на раскладушке.
Мальчишек-картёжников он тоже заметил, когда они уселись на пасынках, но не обращал на них особого внимания, так как его занимала куда более приятная картина… Он не понял, отчего женщина вдруг поднялась, но в бинокль отчётливо видел её крайне недовольное лицо. Не понял и зачем, заскочив домой вышла оттуда уже в накинутом на плечи халате, но в таком виде она казалась не менее соблазнительна, чем в одном купальнике. Она решительно вышла к картёжником и с тем же недовольным лицом стала им что-то выговаривать… Препирательства продолжались минут десять. Потом мальчишки встали и нехотя покинули импровизированное "казино". И вновь Исмаил наглядно увидел разницу в менталитете — никогда ни одна горянка, сколько бы ей не было лет, не посмела бы вот так прогонять мужчин, даже мальчишек. Не говоря уж о том, что бы выходить на улицу с голыми по пах ногами.