Тихая гавань
Шрифт:
— А ты знаешь, от чего он? — спросила Дана.
— Кажется, от ее дневника, — ответила Элли. — Она попробовала открыть им дневник Куинн, но он не подошел. Тогда она его взломала.
— Элли, заткнись!
— Что тогда произошло? — спросила изумленно Дана.
Куинн густо покраснела и замотала головой.
— Мама прочитала ее дневник, — объяснила Элли. — Она говорила, что волнуется за Куинн. Что не хотела, но пришлось — для блага Куинн. А Куинн жутко разозлилась.
Куинн трясло. Она стояла мрачная, с пунцовыми щеками. Дана ласково взяла
— Я тебя не осуждаю, — сказала она. — Твоя мама не должна была так поступать.
— Даже ради моего блага?
Дана грустно вздохнула и вспомнила события тридцатилетней давности.
— Куинн, должна тебе признаться: в нашей семье всегда находились любители почитать чужие дневники. Когда нам с Лили было приблизительно столько же, сколько тебе сейчас, наша мама прочитала наши дневники. У меня было ощущение, словно она прочитала мою душу.
— И у меня, — кивнула Куинн.
— Наверное, Лили дала тогда волю материнским инстинктам и забыла, каково это — быть маленькой девочкой. Не сердись на нее. Это говорит только о том, что она очень тебя любила и не смогла сдержаться.
— Жаль, что она мне этого не сказала.
— И мне тоже... — вздохнула Дана.
Она доехала до Пенсильванского вокзала, а потом на подземке до Гринич-Виллидж. Она побродила по городским улочкам, заглянула в кафе выпить эспрессо, поглазела на витрины и на прохожих. Отчего почувствовала себя совершенно другим человеком — одинокой свободной художницей в большом городе.
Она перешла Хьюстон-стрит и оказалась в Сохо. Путь ее лежал в Галерею Деграфф. В витрине были выставлены два ее морских пейзажа, а на стекле белой краской было выведено: «Дана Андерхилл, Нью-Йорк».
Дана открыла дверь, и Виктория Деграфф, ее подруга и галеристка, одетая в широченный тибетский балахон, кинулась к ней навстречу. Она трижды — как принято в Бельгии — поцеловала Дану, а потом уже по-американски обняла.
— Ох, драгоценная моя, как же я по тебе соскучилась!
— И я по тебе, — ответила Дана.
— И вот ты здесь! И ты, и твои работы! Ну, что скажешь?
— Это же все старое, — сказала Дана, оглядевшись. — Я это писала пять лет назад.
— Знаю. И слава богу, что ты столько наработала.
Вики взяла Дану под руку и повела показывать галерею. Дана встречалась со своими картинами, как со старыми знакомыми: вот это написано на Корсике, это — в Позитано, две картины с острова Уайт, а остальное из Онфлёра. Она заметила, что Вики выставила одну совсем старую работу, сделанную еще в Мартиных Виноградниках.
— Откуда у тебя это? Кажется, раньше ее здесь не было.
— Умер один из первых твоих коллекционеров, — сказала Вики. — Его жена выставила все собрание на продажу, и я купила тебя. Ты — ценное приобретение, радость моя. Ну, пошли. Нас ждет ленч со Стерлингом Форсайтом из «Арт таймс». Скажу тебе по секрету: он в тебя просто влюблен.
Куинн почувствовала себя в доме хозяйкой. Бабушка — не тетя Дана.
— Ты, русалка, мне скажи, как девчонке жизнь прожить? — спросила она.
И получила ответ.
Куинн придумала: надо сделать в гараже окно, чтобы у тети Даны был там северный свет. Она помчалась вниз. Теперь-то уж тетя Дана останется здесь, будет жить спокойно и писать свои картины, и никакая Франция ей не понадобится.
Она с трудом открыла тяжелую дверь в гараж и проскользнула внутрь. На стене были развешаны папины инструменты. Взобравшись на стремянку, она достала пилу, определила, где север, и взялась за работу.
Стоя на стремянке, она внимательно исследовала стену. Она была старая, в щели между досками проникал свет. Куинн просунула пилу в зазор и принялась водить ею вперед-назад.
Тетя-Дана, тетя-Дана — словно пела пила. А если тетя Дана решила не возвращаться? Мама всегда говорила, что у тети Даны душа бродяги, что ничто не может удержать ее на месте.
— Останься здесь, — твердила Куинн, продолжая пилить.
Визг пилы казался ей оглушительным, но кто услышит? Бабушка давно глуховата, а если появится Элли, Куинн ее припугнет: пригрозит, что уничтожит Кимбу. А вот Сэм — он пусть слышит. И, вспомнив о Сэме, Куинн стала пилить еще быстрее. Сэм ругаться не будет. Что-то подсказывало ей, что Сэм не меньше ее хочет, чтобы тетя Дана осталась здесь.
Она пилила из всех сил и думала о своей тете — художнице, которой нужен северный свет.
Дане ленч очень понравился — приятно поесть в ресторане с крахмальными салфетками. Итальянская еда была потрясающе вкусна, но лучше всего было то, что ей не надо было ни о чем думать. Ни о Куинн, сидящей на камне, ни о том, чтобы вовремя отвести Элли на урок плавания, ни о том, что приготовить на ужин.
Как же замечательно просто сидеть, наслаждаться едой, слушать комплименты Вики и Стерлинга Форсайта, разговаривать о своих работах и думать о предстоящей встрече с Сэмом. Они сидели снаружи, на выкрашенной в синий и белый цвет узкой веранде. Тихонько жужжал диктофон Стерлинга, напоминавший о том, что это еще и интервью.
— Подводный мир, — сказал Стерлинг.
Это был огромный мужчина с темными вьющимися волосами и блестящими глазами. Такая у него была манера — произносить отдельные слова и ждать, что собеседник сам заговорит на эту тему.
Дана накрутила на вилку спагетти.
— Морские глубины, — сделал он еще одну попытку. — Вы жили в разных уголках света, от Америки до Японии, так ведь? И что вам понравилось больше всего?
— Новая Англия, — ответила она.
— Но здесь вы не жили больше десяти лет. Почему же не возвращались в место, которое, как вы утверждаете, любите больше всего?