Тихая ночь
Шрифт:
— Вы прекрасно говорите по-французски.
— Благодарю. Я вырос в Рейнской области — это довольно интересная с исторической точки зрения местность. Вы, французы, провели там немало времени. Моя мать наполовину француженка. А вы?
— Я родилась здесь. Я единственный ребенок в семье. Вышла замуж за местного парня. Работаю учительницей. Вот и все. — Мари-Луиз показала на сумку с работами учеников. — Я люблю свою профессию, но, к сожалению, дети фермеров с рождения имеют конкретные цели. Они хотят создать крепкую семью и обзавестись большим хозяйством, а образование их
— Я? Что вы! Нет. Я — студент. Я уже почти дописал докторскую диссертацию, посвященную богословским трактовкам, существовавшим в Византийской православной церкви шестого века. Для военного руководства Германии моя работа, безусловно, не представляла ценности. Интересно, почему? Ну, в общем, я решил пойти в армию добровольцем, а не ждать призыва. Не люблю ходить пешком, поэтому выбрал небо. Я думал, что пилот — это романтическая профессия, а оказался в бомбардировщике. Неверное решение с моей стороны. Ни одна другая часть военной машины Германии не уничтожает столько живого, как мы, летчики. Вот как бывает, когда хочешь выглядеть умнее. — Адам помолчал. — Знаю, это может показаться бестактным, но вы не получали весточки от мужа? Он ранен?
— Нет. Он попал в плен недалеко от Седана в первые дни вторжения. Судя по тому, что мне известно, ему еще повезло. Они находились в самом эпицентре, и половина солдат погибла или была ранена. Мой муж и его друг Робер, супруг моей подруги Жислен, попали в окружение и сдались. Они находятся в лагере где-то под Дармштадтом, голодные и измученные, но, по крайней мере, живые. Думаю, ему там очень тяжело. Единственное, что его спасает, — это книги, он очень любит читать. Сейчас я получила возможность отправлять ему книги.
Мари-Луиз смотрела на черно-белые клавиши пианино, задумчиво перебирая свои длинные волосы, и было видно, что воспоминания уносили ее все дальше отсюда. Адам украдкой взглянул на нее. Ее природная красота словно сошла с полотен художников эпохи Возрождения. Раньше, в мирное время, мысли, проносившиеся в голове Мари-Луиз, отчетливо отражались у нее на лице. Она по-детски кривила губы и морщила лоб. Улыбка долго не задерживалась у нее на губах. Многие друзья расценивали это как неискренность, а она просто пыталась удержать в памяти поток идей. Адам интуитивно уловил в ней внутреннюю наполненность и красоту. На какие-то доли секунды ему показалось, что перед ним мадонна Рафаэля.
— Мадам… Мари-Луиз, могу я к вам так обращаться? Вы должны быть осторожны. Никто не должен видеть, что вы говорите со мной. Я всегда готов выказывать вам уважение и внимание, но, поверьте, я ничего не жду в ответ. Однако если вдруг позволят обстоятельства и мы сможем время от времени обсуждать темы, не связанные с войной, например, литературу или живопись, то приближающаяся зима не будет такой уж невыносимой. Если вы боитесь, что кто-то это услышит или увидит, вы всегда сможете сказать, что говорили со мной о бытовых
Мари-Луиз подняла глаза и увидела на лице Адама широкую улыбку.
— Я не возражаю. До этого момента я не понимала, как сильно мне недостает мужской компании. Мой отец предпочитает наставлять меня, а не обсуждать со мной существующие проблемы, а круг интересов моих друзей слишком ограничен. У нас в городе не так уж много образованных людей, поэтому большинство довольствуются сплетнями. Но я бы не хотела, чтобы вы неправильно истолковали мои слова. — Она почувствовала, что краснеет.
Адам развел руками.
— Что вы! Я все понял.
— У меня счастливый брак.
— Вне всяких сомнений.
— Я слышала, что француженки пользуются не очень хорошей репутацией среди немцев.
— Я уже сказал, что вырос в Рейнской области, поэтому отличаюсь от своих соотечественников. Я знаю немного больше, чем они. Пожалуйста, не думайте об этом. У меня много двоюродных сестер, с которыми я очень дружен. Прошу вас, не переживайте. Мне можно доверять.
Мари-Луиз машинально кивнула и встала, не зная, что делать дальше.
— Bonsoir. Пожалуйста, продолжайте. Я с удовольствием послушаю музыку в своей комнате.
— Я солдат и должен подчиняться приказам. Мне это не трудно. Bonsoir, мадам, и au revoir. Надеюсь, мы еще увидимся.
Он подождал, пока Мари-Луиз выйдет из комнаты, и закрыл за ней дверь. Захватив сумку с работами учеников, она на секунду задержалась на первой ступеньке лестницы, вслушиваясь в магические звуки мелодии Скотта Джоплина[49], а затем медленно пошла наверх, постукивая пальцами в такт музыке.
* * *
На следующий день Жислен случайно заметила Мари-Луиз в одном из кафе на главной площади города. После разговора в квартире подруги Мари-Луиз неосознанно избегала встреч с ней. Увидев, как Жислен входит в кафе, она вдруг поняла, что прежде они и дня не могли прожить друг без друга, и даже если им нечего было сказать, то просто молчали вместе.
Обменявшись приветствиями, подруги принялись обсуждать последние сплетни и новости, умело обходя вопрос, мучивший их обеих. Две женщины, сидевшие за соседним столиком, расплатились и вышли. В кафе не осталось никого, кроме хозяина, который был занят тем, что пытался отчистить кастрюлю от налипшего жира. Жислен выпустила через ноздри табачный дым и придвинулась к Мари-Луиз.
— Ну?
Мари-Луиз молчала, собирая остатки супа куском серого хлеба. У нее на лбу появились привычные морщинки.
— Я хочу помочь.
— Хорошо.
— Но не знаю как. Я имею в виду, смогу ли я быть полезной. Ведь я — это не ты. Ты любишь рисковать, я — нет. Я просто боюсь, что выдам вас, неосторожно сказав какую-нибудь глупость.
— Пока что тебе ничего не нужно делать. И не волнуйся, дорогая, самое главное, что ты сама не глупа. Если бы это было так, я бы тебе ни за что не доверилась.