Тихая ночь
Шрифт:
— Проходи! Я как раз сварила кофе. Здесь Жак и Стефан.
Мари-Луиз обменялась дружескими поцелуями с двумя мужчинами, которых знала с раннего детства, но которые были скорее приятелями Жислен. Мари-Луиз заметила, что они многозначительно переглянулись. Их глаза выражали нечто большее, нежели мужскую солидарность. На столе лежали книги, тут же стояли чашки с кофе и пепельница. Мари-Луиз закурила и с удовлетворением отметила, что у нее в доме гораздо чище.
Когда Жислен была рядом, Мари-Луиз ничего не боялась — ни разговаривать на политические темы, ни слушать запрещенную музыку, что сопровождалось неумеренными возлияниями, а иногда и жестокими стычками. Если муж Жислен пользовался всеобщим уважением, то сама она была крепким орешком для местных жителей, а особенно
Сначала заговорили о черном рынке, о новостях, вернее, об их отсутствии со стороны левых, о нарастающем недовольстве среди горожан. Вопрос о пленных оказался самым болезненным, ведь не было семьи, которой не коснулась бы эта беда. Перемирие, подписанное в июле в том же железнодорожном вагоне, что и Первое компьенское перемирие 1918 года[45], привело к ослаблению боевых действий, но не положило конец войне. Франция разделилась на две части — оккупированную немцами, служащую плацдармом для завоевания Англии и ту, которая находилась под предводительством маршала Петена и его сторонников, расположившихся в курортном городе Виши[46]. Маршал пользовался практически непререкаемым авторитетом у ветеранов Первой мировой, консерваторов и высшего духовенства католической церкви. Остальные же готовы были отдать ему свои голоса, если бы, во-первых, он добился освобождения пленных и, во-вторых, подписал соглашение о выводе немецких войск с территории Франции. Но ничего подобного не происходило.
— Старик выжил из ума, — с насмешкой сказал Жак. — Он просто марионетка в руках Лаваля[47], который дергает за нужные веревочки. Неудивительно, что немцы открыто насмехаются над ним, как и мы все.
— Если бы он действительно выжил из ума, — сказал Стефан, — это было бы лучше. Он гораздо опаснее, чем может показаться. Посмотрите, это же тщеславный старик, который пытается свалить вину на каждого, кто не поддерживал всеобщую воинскую повинность и принятые им военные законы. Он наивно полагает, что его авторитета будет достаточно, чтобы заставить немцев считаться с ним. Стать посмешищем — это страшнее, чем стать идиотом.
— Что же, по-твоему, мы должны делать?
Мари-Луиз просто хотела узнать поподробнее, что имел в виду Стефан, но почему-то ее вопрос прозвучал как вызов, который заставил обоих мужчин еще раз переглянуться, на этот раз с нескрываемым раздражением.
— Мне кажется, Мари-Луиз хотела спросить, есть ли альтернатива. — Жислен нагнулась над столом и стряхнула пепел, внимательно вглядываясь в лица друзей. — Чем сидеть и наблюдать, как боши расхаживают по нашему городу, может, стоит что-нибудь предпринять? Я права?
Жак и Стефан опять переглянулись. Они явно были раздражены, но некая магическая сила заставляла их повиноваться Жислен.
— Послушайте, Мари-Луиз — моя давняя подруга и не придерживается взглядов своего отца, если вы это имеете в виду. К тому же она очень рассудительна, чего иногда не хватает многим из тех, кого я знаю.
Стефан кивнул.
— Так что мы можем сделать? — Жислен разогнула один палец. — Можем ничего не предпринимать, как поступали с начала лета. Вы двое избежали призыва и остались здесь, чтобы дождаться прихода бошей, а могли бы продвигаться на запад. Тогда у нас были бы хоть какие-то шансы. — Она разогнула второй палец. — Мы могли бы найти нужных людей, правда, не совсем понятно где, но которые помогли бы нам переправиться в Англию и присоединиться к генералу де Голлю[48]. Он, конечно, похож на сумасшедшего, но, по крайней мере, не лижет зад этим проклятым
В ее глазах читался вызов, вызов робости и осторожности Мари-Луиз, которая всем естеством ощущала важность момента. В эту минуту их детская дружба проходила проверку на прочность, ведь от ее ответа зависела их с Жислен дальнейшая судьба, но Мари-Луиз молчала. Мужчины сочли ее замешательство за ответ.
— Есть, конечно, еще варианты… Например, дождаться, сможет ли Петен вернуть домой пленных. — Мари-Луиз показалось, что она говорит голосом своего отца.
Жислен взяла еще одну сигарету, не спуская глаз с подруги.
— Но если этого не произойдет до следующей весны, то, возможно, нам придется подумать об альтернативных вариантах. Не знаю. Я должна хорошенько все взвесить. Следует учесть все обстоятельства, в том числе и захват заложников.
Мари-Луиз подняла глаза, словно ища поддержки. Подруга смотрела прямо на нее.
— Согласна, — сказала Жислен. — Мы должны все учесть, должны подумать о том, как изменится ситуация, если мы что-либо предпримем. Хотя я уверена, мы и так хорошо все знаем. Это война, а на войне людей убивают. Разница лишь в том, что вместо молодых солдат жертвами могут стать высокопоставленные особы, женщины или даже дети. Так происходит всегда, когда военные действия перемещаются в города или боши начинают бомбить крупные промышленные центры. Посмотрите на Роттердам или Лондон. Поэтому если немцы ответят репрессиями, результат будет таким же. Это война. Вопрос заключается в следующем: стоит предпринимать определенные действия или нет? Я права?
Мари-Луиз почувствовала, что все смотрят на нее.
— Но какое у нас оружие? Фермерский дробовик? У моего отца есть пистолет, но нам понадобится гораздо больше оружия. И взрывчатка, наконец. Где мы все это возьмем?
— Мы можем достать.
— Но как мы будем использовать оружие? Стефан — нотариус, Жак — механик. Кто нас будет обучать?
— Мы знаем кое-кого, кто сможет нам помочь.
Мари-Луиз почувствовала, что круг сужается.
— Все, что мы хотим знать, милая, это будешь ли ты нам помогать. Правда, мне пока неизвестно как. Конечно, тебе придется нелегко — из-за твоего отца. Но его связи среди бошей нам пригодятся. Возможно, тебе придется стать шпионкой. В общем, тебе, мне и остальным девушкам, которые примут решение нам помогать, иногда нужно будет использовать любые средства, чтобы войти в доверие к бошам. Не переживай, трахаться с ними не придется, а то такие коровы, как Адель Карпентье, не погнушаются тыкать в нас пальцем и распускать сплетни. Нам это ни к чему.
Мари-Луиз хотела отпить кофе, но ее руки так дрожали, что пришлось поставить чашку на стол. Чтобы как-то успокоиться, девушка скрестила руки на груди. Стены комнаты вдруг сузились. Мысли путались, перескакивая с одного неясного образа на другой.
— Дорогая, тебе не нужно отвечать прямо сейчас. — Жислен положила руку ей на плечо. — Я понимаю, многое поставлено на кон.
Мари-Луиз кивнула и подняла глаза. Стефан и Жак пристально смотрели на нее. «О чем они думают? Что это, скептицизм? Сострадание или враждебность?» Ответа не было. Почувствовав, что больше не может оставаться в комнате, Мари-Луиз встала. Ни досужие сплетни, ни общие темы не могли сгладить напряженность, которая повисла в воздухе.
Мари-Луиз сделала шаг и задела чашку, стоявшую на столе. Никто и не подумал вытереть расплескавшийся кофе. Мари-Луиз затолкала пачку сигарет в сумку и на мгновение отвернулась, зажав рот рукой.
— Я подумаю… До свидания.
Поцеловав подругу, Мари-Луиз помахала Жаку и Стефану и вышла из комнаты. Жислен стояла на лестничной площадке, наблюдая за тем, как она спускается по лестнице. Мари-Луиз взялась за ручку двери и повернулась. Взгляды подруг встретились.
— Прости.
Мари-Луиз кивнула и закрыла за собой дверь. В приемном покое все еще пахло дезинфицирующим средством.