«Тихая» Одесса
Шрифт:
Приезжий вошел во двор. Шумный и грязный, каких много было на одесских окраинах, он, казалось, вобрал в себя всю уличную жизнь. По сторонам тянулись похожие на бараки флигеля с множеством дверей. Возле каждой двери был разбит крохотный палисадник. Над палисадниками нависала открытая галерея, на которой суетились крикливые хозяйки и между стойками болталось на веревках мокрое белье.
Приезжий, осматриваясь, только на мгновение задержался возле подворотни, но его сразу же окликнули.
На скамейке около ворот сидели двое:
– Позвольте узнать, кого вам здесь надо? – спросил старик.
Несколько секунд приезжий, казалось, колебался, отвечать или нет, потом решительно сказал:
– Синесвитенко Петра. Здесь он живет?
– Синесвитенко, – повторил старик без всякого выражения— Ему нужен Синесвитенко, ты слышишь, Петя? … Синесвитенко стал важной персоной: что ни день, к нему кто-нибудь ходит. Как тебе это нравится?
Петя что-то неразборчиво буркнул. Вытянув толстые губы, он пустил длинную струю слюны в пробегавшую кошку.
– Интересно узнать, – продолжал старик, – для каких таких исключительно важных дел вам понадобился Синесвитенко? У вас с ним акционерное общество? Или вы вместе устраивали Советскую власть?
– Сродственники мы, – насупясь, ответил приезжий. – Жене его, покойнице братом прихожусь, с деревни приехал.
– С деревни… – снова повторил старик. – Он мне объясняет, что он с деревни, ты слышишь, Петя? А то я мог подумать, что он из Парижа!
Петя коротко хохотнул. Звук был такой, будто в горле у него что-то раскрошилось.
Старик покачал головой, точно приезжий вызывал у него самые безутешные размышления, и, повернувшись к Пете, стал горячо доказывать, что какой-то Яблонский имел хорошо поставленное «дело» в Красном переулке. Он, казалось, моментально забыл о приезжем.
– Где же Синесвитенко? – напомнил тот.
– Что ты ко мне пристал! – неожиданно возмутился старик. – Плевать я хотел на Синесвитенко! Вон Пашка бегает, наследный принц твоего сродственника, глаза б мои его не видели! У него и спрашивай! Пашка!!
Посреди двора несколько ребятишек резались в «бабки». Обернулся шустрый босой мальчонка в серой косоворотке:
– Вы до нас, дядя?
– Синесвитенко ты?
– Я.
– Значит, до вас.
Пашка бросил ребятам биту и подошел.
– Ишь вырос, – улыбаясь, проговорил приезжий, – не узнать прямо!
– Писаный красавчик! – заметил старик, толкая Петю локтем.
– Батя дома? – спросил приезжий.
– Дома. Идемте, дядя, проведу.
Пашка повел гостя в дом. За ними увязалась низкорослая мохнатая собачонка с разноцветными ушами: одно ухо у нее было коричневое, другое – белое.
Жили Синесвитенко в первом этаже, возле самых ворот.
Пашка, отворив дверь, сказал:
– Папаня, до нас пришли.
Приезжий
Приезжий снял картуз:
– Здравствуйте. Привет вам привез из Херсона. Говорили, вы ночевать пускаете, а то и на срок.
– Ежели от Сергея Васильевича, то пускаем.
– От Василия Сергеевича, – поправил гость.
– Верно, – улыбнулся хозяин, – от него можно. Заходите, товарищ, садитесь.
Он сразу стал радушным, придвинул табурет, рукавом смахнул пыль с обеденного стола.
Приезжий сел, пригладил добела выгоревшие волосы и обежал взглядом стол, две железные койки, токарный станок, несколько табуретов и кособокий комод. На комоде красовался убранный бумажными цветами поставец с портретом молодой женщины в черном закрытом платье и лежали рядком новые зажигалки, выточенные хозяином, должно быть, для продажи.
– Удобства у нас, сами видите, какие, – сказал Синесвитенко, – неважные удобства.
– С меня хватит, – махнул рукою гость. – А вас я не стесню?
– Какое может быть стеснение! – возразил Синесвитенко. – Никакого нет стеснения! Мы рады, что, значит…, можем помочь. Живите себе на здоровье. Спать будете вон тут, на Пашкиной койке, он на чердак пойдет.
– Зачем парня обижать, как-нибудь вместе устроимся.
– Не, дядя, там хорошо, – живо проговорил Пашка, – тюфяк есть.
– Вас как звать-величать? – спросил хозяин.
– Зовут Алексеем, а величаться не будем, – сказал приезжий и, сразу перейдя на «ты», напомнил: – Мы ведь свояки, не забыл?
– Нет, не забыл. Алексей так Алексей. А я, стало быть, Петр и сын Петров. Это так, для памяти. Жену Оксаной звали. Тогда, Алексей, устраивайся, а я побегу: велели сразу доложить, как приедешь. Пашка тебе поесть даст. Слышишь, Пашка?
– Слышу.
Синесвитенко натянул куртку, перешитую из красноармейской шинели, снял с гвоздя кепку и, напомнив сыну, где что лежит из еды, торопливо ушел.
Когда за ним закрылась дверь, человек, назвавшийся Алексеем, спросил:
– Павел, кто эти двое, что со мной разговаривали во дворе?
– Живут здесь. Старого фамилия Писецкий, – стал объяснять Пашка. – Он, дядя, знаете кто? Он с ворами возжается, они к нему краденое носят. А второй – это Петя Цаца. Его здесь все боятся. Он, дядя, запросто зарезать может.
– Да ну?
– Правда! Вы про Мишку Япончика слыхали?
– Слышал.
– Так Петька ему был первый друг!
– Так… – С минуту Алексей что-то соображал, разглядывая вздернутый Пашкин нос, попорченный кое-где рябинками. – Вот что, Паша, обо мне ты не очень распространяйся во дворе. Будут спрашивать, говори: мамкин брат, приехал из деревни работу искать. Зови дядей Лешей. Понимаешь?