Тихая пристань
Шрифт:
— Кузьма, добрый мой человек, не спрашивай, не надо.
— Но я должен знать! — умоляюще поглядел он на Галину.
Галина наконец перевела взгляд на Кузю, немного этот взгляд потеплел. Сказала:
— Кого мне жаль, так это тебя, Кузьма. Тебя!.. Не могла я сразу признаться. Думала — у тебя просто увлечение, что оно пройдет. Да, виновата я: не набралась храбрости оказать, что люблю его, Леонида, брата твоего. Прости, если можешь.
— Да, да… — пробормотал Кузя. — Что ж.
Он покачал головой и, выпустив ее руки из своих, шагнул к дверям.
Дома нашел под подушкой маленькую записочку,
«Кузя, браток, не серчай. Ни на меня, ни на Галину. Всегда твой — Л.»
Он долго держал эту записку в руке. Потом с полки, на которой лежал сборник стихов, подаренный ему Галиной, достал карандаш и, примостившись у подоконника, написал на обороте листка:
«Леня, об одном прошу тебя: будь к ней добр. И скорее увези к себе…»
Он помедлил, приписал еще:
«Увези, по-братски прошу…»
Глаша
Мы опоздали: лед тронулся за несколько минут до нас. Узкая горловина Унжи вздыбилась, оглашаясь треском и скрежетом льда. Напор его нарастал на наших глазах. Лед несло сюда с широкого плеса, где уже чернели большие закраины. Река суровела, становясь неподступной.
С началом ледохода подул холодный пронзительный ветер. Поднимая воротник ватника, мой спутник, учетчик тракторной бригады Саша Смельчаков, небольшой, с узкими, чуть-чуть раскосыми синими глазами, угрюмо сказал:
— Утром еще проходили здесь, теперь придется ждать… А вам срочно нужно ехать? — указал он рукой на заречный косогор, где белело здание ремонтной мастерской.
— Срочно.
Смельчаков посмотрел на меня. Я подумал, что он хочет предложить какой-то выход. Но вдруг он отвернулся от реки и перевел взгляд в сторону, на строения животноводческой фермы, что стояли поодаль от небольшой деревни. Он внимательно прислушивался к чему-то, даже затаил дыхание.
Потом обернулся ко мне и, привычно сдвинув на затылок кепку, опросил:
— Слышите?
Откуда-то донесся тоненький девичий голос. Сначала он был негромок, но с порывом ветра окреп, и мы уже различили в задорном напеве слова:
Над полями да над чистыми Месяц птицею летит…Глаза Саши потеплели. Он обрадованно затряс головой:
— Она! Приехала! Вот умница! — И ко мне: — Вы подождите, я скоро вернусь! — Поправив кожаную сумку на боку, он быстро зашагал по берегу, на невесть откуда доносившийся голос.
Перебравшись через овраг, Саша приударил бегом по размятой глинистой дороге. Вскоре его невысокая фигура мелькнула возле первой фермской постройки и скрылась. В это время прекратилась и песня. И опять все стало тихо, только по-прежнему слышалось ухание и скрежет льдов. Ветер все крепчал, пронизывая насквозь. На мгновенье из разводья облаков выглянуло солнце. Серебристые блики вспыхнули на реке, разноцветьем окрасились глыбы льда. Но вот солнце скрылось, и река вновь стала холодной и хмурой.
А на берегу ни души. Что же делать? Я пошел по следам Смельчакова на ферму, чтобы там переждать ледоход.
Подойдя к скотному
— Вечером приходи, ладно? Прямо в клуб… Из-за этого я и приехала на день раньше… Придешь?
— Угу…
В открытую дверь я увидел Сашу и девушку. Они стояли обнявшись, счастливые и радостные.
Чтобы не потревожить их, я попятился, но наступил на что-то, под ногами треснуло. Они вздрогнули и, заметив меня, смутились. Девушка пошла к клеткам, на ходу поправляя платок. Была она среднего роста, тоненькая, белая и кудрявая, как березка. Саша остался на месте. Не поднимая глаз, он спросил:
— Лед еще идет?
— Идет.
— Будет мне БВ от бригадира, — вздохнул он. — У меня ведь тут, — указал он на сумку, — магнето, срочно чинить надо, а как переберешься через реку? Опоздал.
— А что такое БВ? — поинтересовался я.
— Большая взбучка, — усмехнулся он. И махнул рукой: — Ладно, пойду на реку — буду дежурить… А уж вы тут побудьте, погрейтесь.
Смельчаков, не дожидаясь ответа, вышел из помещения, а меня подтолкнул к дверям.
Девушка обходила ряды клеток, в которых стояли телята-молочники. Она уже оправилась от смущения. У каждой клетки останавливалась. То поправит подстилку, то почистит теленка щеткой, пощекочет за ушами. Крепыши телята, все одной, палевой масти, протягивали к ней морды, облизывались. Иные подзывали ее к себе коротким мычанием.
— Сейчас напою, — пообещала она.
— Должно быть, они понимают вас? — подходя к девушке, спросил я.
Она метнула на меня взгляд:
— Ноги!
Я оторопело остановился. Меня поразил повелительный, немного резковатый тон после того, ласкового, каким она только что разговаривала с моим спутником.
— Вытрите ноги, — повторила девушка.
Пришлось вернуться к дверям. Когда я опять подошел к ней, она назвалась:
— Гланька!
— А фамилия?
— Может, еще биографию спросите?
Пришлось замолчать. Тогда девушка сама оправилась:
— Новичок тракторист, что ли?
Мой ответ разочаровал ее.
— Оно и видно, что корреспондент: сунули сюда нос не вовремя.
Девушка вышла в боковую дверь и через минуту вернулась оттуда с несколькими стеклянными поилками, наполненными молоком. Назвав какими-то возвышенными именами двух телят, она протянула им поилки.
В это время в соседней клетке взревел крупный головастый бычок.
— Ты что шумишь, Бармалей! — крикнула на него телятница. Бармалей вновь оглушительно промычал и еще пуще завозился, явно выражая протест, что телятница нарушила субординацию, начав пойку отнюдь не с его величества.
— В честь чего ваше правление так назвало этого бычка? — осторожно опросил я девушку.
— Не правление, я сама дала ему это имя, — откликнулась она. — Буйный он, прямо какой-то одержимый. Никак не могу перевоспитать, — повеселела немного телятница.
— А не боитесь, что обидится бычок?
— То же мне и бригадир говорил. У тебя, говорит, политический заскок: теленку дала имя древнего царя. Хотел даже на собрании проработать меня.
Пока она поила телят, я узнал клички и других ее питомцев. Одного она несколько раз называла Ершом Ершовичем, другого — Русланом, а светлую, с симпатичной мордочкой телушку — Снегурочкой.