Тихая просьба

Шефнер Вадим Сергеевич

– «А я, а я…» – передразнил я его. – Пристал ты, Крот поганый, из-за одной папироски как банный лист!

– Не надо ссориться, мальчики, – ласково сказала Люся. – Какая жалость, что папа не курит, а то бы я для вас папиросы таскала! Но я вам сейчас хлеба с вареньем принесу, только бы тетя Муза не узнала.

Она неслышно побежала к дому, мы смотрели, как ее алое платьице мелькает среди желтеющей зелени сада.

– Если б все девчонки такими были, тогда еще можно бы на свете было жить, – мрачно сказал Васька

Крот. – Только таких почти и нет.

– Вот, мальчики, кушайте, – затараторила Люся, прибежав с хлебом, густо намазанным вареньем. – Я вам ужасно завидую, мальчики! У вас ведь школа при детском доме есть, скоро вы опять учиться начнете, а меня опять тетя в школу не пустит. К нам из уоно комиссия приходила тетю уговаривать, а тетя все говорит, что девочка должна иметь домашнее воспитание.

– А чего хорошего в школе, – угрюмо возразил Васька Крот. – Сиди да учись как дурак. Вот весной мы с Чухной в Крым деранем – это тебе не школа!

– Я бы тоже с вами, мальчики, куда-нибудь убежала, – задумчиво сказала Люся. – Только вы ведь на поезде убежите, а мне поезда и так ужасно надоели. Шумят и шумят все время, гудят и гудят… Я бы туда убежала, где никаких поездов нет – только пароходы и лошади.

– Таких местов на земле нет, чтобы поездов не было, – строго сказал Васька. Он беспризорничал с раннего детства, и вся его жизнь протекала возле станций, вокзалов и привокзальных толкучек.

– Вот опять поезд гудит! – обиженно протянула Люся. – Совсем нет покоя.

– Идем, – сказал мне Васька. – Это семьдесят третий идет. Придется нам около него бычков пособирать, раз ты папиросы старикам раздаешь.

– Это не семьдесят третий, это вертушка идет, – вмешалась Люся.

– Какая такая вертушка? – удивился я. – Сама ты вертушка.

– Это такой товарный, – нисколько не обижаясь, пояснила Люся. – Он по расписанию ходит, как пассажирский, – вот и называется вертушка. Он проходом через нашу станцию идет. А семьдесят третий через десять минут будет.

– Все равно надо идти, – грубо сказал Васька, слизывая с пальцев варенье. – Прогораем мы из-за стариков.

– До свиданья, мальчики, приходите! – Люся взбежала на маленький пригорок возле беседки, где были качели, и, мелькнув алым платьем, взметнулась ввысь, легкая, как огонек. Уже отойдя от забора, откуда-то сверху, с неба услышали мы, как она веселым голосом напевает:

Вся моя жизнь, покрытая позором, —Вечный укор для сердца моего.

Когда мы подошла к станции, мы увидели, что товарный поезд стоит.

– Всегда врут девчонки, – сказал Крот. – Уж я-то думал – Люська эта не врет, а и она врет. Сказала, что товарняк этот проходом идет, а он останавливается!

– Там народ у паровоза, гляди! – крикнул я. – Случилось

что-то! Похряли туда!

Мы побежали вдоль поезда, мимо открытых платформ с крупным баллаcтировочным песком. У паровоза шумела толпа. И откуда столько людей набежало!

– Что там такое? – спросил я какого-то мальчишку моих лет.

– Старик под поезд самостоятельно кинулся, – торопливo c какой-то радостной готовностью выкрикнул мальчишка. – Я сам видел, ей-богу видел!

– Ври больше – возразил недоверчивый Крот. – Фигу с маслом ты видел.

– Ей-богу видел, своими двумя глазами видел, – обиделся мальчишка. – Я вижу – поезд подходит, а старик вдруг из садика выбежал и шарф на шее начал разматывaть. Быстро-быстро разматывает, потом прямо под колеса сиганул. Машинист сразу как затормозит…

– Идем домой, – сказал мне Васька. – Не будет нам удачи, раз тут старики под поезд сыплются.

Я знал, что Крот не может видеть крови и бледнеет даже при виде царапины. Но и мне не хотелось оставаться здесь и смотреть на то, что случилось. И вот мы пошли обратно в детдом. И опять мысли у меня шли вразнобой – как всегда, когда прыгаешь со шпалы на шпалу. Я думал об окурках, о ребятах из крысятника, о Люсе, о старике с шарфом.

– А ведь это мой старик под поезд кинулся, – тихо сказал я Ваське. – Я сразу догадался.

– Что значит «твой» старик? Ты что, откупил его, что ли? – сердито проговорил Васька Крот.

– Это тот старик, которому я папиросу дал, – ответил я.

– Отвяжись ты от меня со своим стариком! – крикнул Васька. – Надоело мне все! И ни в какой Крым не побегу! Сам убегай, дурак! А я учиться буду – вот и все! И школу кончу, и в вуз пойду, и буду агрономом! И буду работать там, где нет никаких поездов!..

– Чего это тебя так забрало? – удивился я. – Я ж ничего такого…

Весь остаток пути мы прошли молча. Пртом свернули с полотна и под кустом стали сортировать окурки и ссыпать махорку из «бычков» в жестяную баночку от монпансье. И тут Васька вдруг сказал:

– Ты правильно это сделал, что старику папироску дал. А то бы он каждую ночь к тебе стал шляться. А так он не придет.

– Я ж не знал, что так получится, – примиренно ответил я. – Знал бы, я ему все три папиросы дал бы. Может, тогда бы он и не кинулся под поезд.

– Все равно ты правильно сделал. Я зря тебя ругал.

Мы принесли в крысятник нашу добычу, и староста спальни Сенька Бас честно распределил ее между ребятами. А две хорошие, дорогие папиросы «Аллегро» он пустил по кругу, чтобы всем досталось дыма поровну.

Ночью мне снились лошади и пароходы, снилась Люся, взлетающая на качелях, как красный огонек. Приснился мне и старик. Он стоял и курил. Потом куда-то исчез.

Больше он мне не снился ни разу в жизни.

1961