Тихая вода
Шрифт:
— А ведь верно, случаи бывают всякие…
Сегодня, когда я вышвырнул за ненадобностью постную рожу офисного негодяя, мне захотелось натянуть маску свободы и счастья от этой самой свободы. Но ведь и она способна встать посреди горла. И от нее голова способна кружиться, что под конец так и тянет остановиться. Но мне ее жутко не хватало, и без всего того, что я накопил за жизнь в кресле на колесиках, я не умер, не бухнулся тут же носом в пыль дороги, а вдруг стал мечтать. А мечты… они не то что поднимают
Постучав как можно вежливей в дверь с угрожающей надписью, я тихо вошел в кабинет, пропахший запахом дорогих сигар, так же тихо и осторожно сел в кресло, стоящее сбоку, и уставился на человека, важно и степенно перебирающего какие-то документы.
— Кто вы? — не поднимая глаз, невозмутимо пробормотал тот, и я не сразу понял, что обращаются ко мне.
— Я звонил вам. Мне назначили собеседование, — стараясь избегать лишних слов, ответил я, чувствуя, однако, что тоном выдаю волнение. Я глубоко вздохнул, чтобы уравновесить дыхание.
— Вам не ко мне.
— А куда?
— Как ваше имя? — продолжал важничать человек, не отрываясь от бумаг.
— Андрей Цариков.
— Как?
— Цариков. Андрей.
Наконец он поднял глаза. В них не было и капли интереса, просто того требовали приличия. Я подтянулся, попытался изобразить на лице что-то вроде дерзкой готовности ответить на любые, даже наисложнейшие вопросы, и как-то незаметно для себя стал нервно теребить краешек кармана.
— Ну что ж, — наконец сказал тот, перестав на меня пялиться. — Раз уж зашли, я поговорю с вами. Начнем интервью.
— Я готов к вопросам.
— Уместнее было бы, если бы вы задавали мне вопросы, а не я вам. Ведь это вы хотите стать журналистом, — он улыбнулся в первый раз. — Но все же сначала мне нужно понять, что вы за человек. И поэтому первым вопросом будет, уж простите, по журналистским меркам полная банальщина. Почему вы хотите работать журналистом?
— Я мечтал об этом с детства, — выпалил я, и лишь через мгновение понял, что спорол абсолютную чушь. — Ну, то есть, я еще в детстве пописывал… писал статьи на различные темы…
— Какие, например?
— Говорю же, разные. В школе — одни, в университете — другие. Многим нравилось их читать.
— И все же, зачем вам все это нужно?
— Я наделен критическим умом. И если вижу что-то интересное или наоборот гадкое, мне не терпится прокомментировать это, выявить, так сказать, худшие и лучшие черты. А там, где я вынужден молчать, понимаете, где мне затыкают рот, я не могу работать. Журналист — это, по-моему, тот, кто может говорить правду, и это по мне.
— Вы думаете, правда всегда интересна?
— Конечно. Что может быть интереснее? Докопаться до истины и сделать из нее соответствующие выводы — вот
— Некоторые считают по-иному, и в их рядах немало журналистов, успешных, причем, журналистов.
— Нет-нет, — перебил я, чувствуя уже, что не получу это место, — они не журналисты, а сказочники, писатели… Журналист, по-моему, обязан писать правду.
— А на что вы готовы ради нее? — все так же невозмутимо спросил меня человек, так и не удосужившись представиться.
— Не знаю, — я задумался. — Не думаю, что на все… Ведь вы это хотели услышать?
— Способны растоптать любовь? Пойти на подлость? Обмануть всех вокруг, но обнаружить истину, которую вы так любите? — кажется, он бесстыдно провоцировал меня на откровения, на признание в собственной алчности до правды, которую возможно предать ради другой правды. А ведь так и есть — она как женщина, и уж если мы говорим, что любим женщин, это не значит, что любим мы всех подряд. И потому я поспешил раскаяться.
— Способен. Тут уж для меня нет моральных рамок. А что касается любви… мне несказанно повезло. Я не смыслю в этом деле ничего, ну, кроме того, конечно, что порою она бывает. Со мною такого не случалось.
— И все-таки, хочется узнать, где ваш потолок? Куда вы не сунетесь ни за какие деньги? — он хитро улыбнулся, будто нащупывал мои слабые места.
— Я никогда не стану убивать.
— Так все же есть у вас моральные принципы! — вдруг развеселился он.
— Как у всякого психически здорового человека, — сказал я, пожав плечами.
Он замолчал и снова погрузился в важность бытия. Он чем-то походил на моего предыдущего начальника, и это раздражало меня. В его степенных движениях так же чувствовался достаток, в глазах — леность, но говорил он внятно и словами умел задевать живое. Приятно осознавать, что оно в тебе все же есть. Одно радовало меня несказанно — отсутствие жирного пуза. А значит он не все потерял в дебрях собственного мозга, он все еще появлялся тут, снаружи, и мог видеть себя со стороны. С той, порой жутко неприглядной стороны, с которой все вокруг его лицезрели. Из этого я сделал грандиозный вывод — он мог встать на мое место, если б только захотел. И когда он вновь направил на меня пустой, казалось бы, взор, я понял, что он даст мне шанс.
— Какое у вас образование?
— Высшее филологическое, — сказал я и понял, что образование это только бумажное. В голове не осталось и ничтожной мыслишки на этот счет.
— Хорошо, — как бы то ни было проговорил он. — Вы когда-нибудь работали журналистом?
— В университете, — замялся я, — я проходил практику в редакции газеты… Названия не помню.
— Неважно. Это неважно, если вы там протирали штаны, — без злобы сказал он, и понял по моим вмиг отведенным глазам, что прав. До какой степени он прощупал меня — да мозга кости? Неужели я настолько пошло разложил подноготную перед ним, что теперь уж не отделаться от угрызений совести.