Тихая жена
Шрифт:
Джоди: Чувствительный. Райен был самый чувствительный в семье. Мы его даже поддразнивали из-за этого.
Джерард: А каким ребенком была ты сама?
Джоди: Говорили, что я люблю командовать.
Джерард: Кем ты командовала?
Джоди: Всеми, но слушался только Райен. Ну, то есть, пока не вырос.
Джерард: А каким был ваш отец, когда вы были маленькими?
Джоди: Требовательным. Но с мальчишками он был строже, чем со мной.
Джерард:
Джоди: Немного мечтательной. Она хорошо готовила и вела хозяйство, с общественными работами успешно справлялась, но в целом жила как в своем собственном мире.
Джерард: Что это были за общественные работы?
Джоди: Она помогала кормить бедных, работала добровольцем на бесплатной кухне. А отец тренировал «Малую бейсбольную лигу».
Джерард: Значит, общественные работы являлись семейной ценностью.
Джоди: Для родителей это было очень важно. И образование тоже.
Джерард: А среди детей кто больше всех помогал малоимущим?
Джоди: Даррел. По субботам он ходил читать книги в дом престарелых. Несколько лет этим занимался.
Джерард: А меньше всех?
Джоди: Наверное, Райен. Я не припомню, чтобы он чем-то таким вообще занимался.
Джерард: А ты?
Джоди: Я помогала продавать выпечку в церкви. Но таким рвением, как у Даррела, я не отличалась.
Джерард: Кто лучше всех учился?
Джоди: Даррел.
Джерард: А хуже?
Джоди: Райен.
Джерард: Кто был любимчиком?
Джоди: Даррел. Даррела все обожали.
Джерард: А кого любили меньше всех?
Джоди: Райена. Он был такой… как будто не из нашей семьи. Иногда его называли маленьким подкидышем. Родители. Когда он безобразничал.
Джерард: Кто из вас подчинялся родителям, а кто бунтовал?
Джоди: Мы с Даррелом слушались. А Райен бунтовал.
Джерард: Значит, Даррел занял место любимчика, а Райен выделялся бунтарством. А каково было твое место?
Джоди: А я была девочкой. Я не должна была конкурировать с мальчиками.
Джерард: Но твое положение в семье было получше, чем у Райена. И ты ругалась с ним и помыкала им.
Джоди: Полагаю, я считала, что забочусь о нем. Но, может, он не так это воспринимал.
Джерард: Как он, по-твоему, мог это воспринимать?
Джоди: Наверное, ему хотелось вырваться из-под моего контроля. Потому что в детстве мы были очень близки, а теперь нет.
Джерард: И как ты себя от этого чувствуешь – от того, что вы больше не близки?
Джоди: Ну, наверное, это болезненно. То, что он отдалился. И я за него беспокоюсь. Но, может, я сама
14. Он
Он выходит из офиса и следует старым знакомым маршрутом. Свернув на съезд на Аппер-рэндальф-драйв и увидев издалека свой дом, Тодд ждет приступа ностальгии, но этого не происходит, может, он просто не заметен за помойкой всех остальных чувств. На самом верху этой кучи мусора – мрачные предчувствия. Он вообще не знает, чего ждать. По телефону ее голос звучал довольно дружелюбно, но сейчас особенное время. Как бы то ни было, надо будет постараться кое-что забрать – как минимум несколько свитеров и зимнее пальто. И придется оставить их в багажнике, иначе Наташа поймет, где он был. Она и без того может догадаться. У нее нюх как у шакала. Тодд якобы ужинает с Гарри, чтобы обсудить с ним контракты, но она может его как-нибудь проверить. Это будет первый вечер, который они проведут не вместе с самого переезда.
Тодд ставит свой «Порш» на 32-е место на стоянке и на короткий миг упивается чувством царской власти. Хоть это и абсурдно, он не может не думать о том, что это его территория. Эти шестьдесят квадратных метров асфальта принадлежат ему – он тут хозяин – в том числе и 33-е парковочное место, где стоит «Ауди» Джоди, а значит, и эта «Ауди» – тоже его собственность.
Эта гордость хозяина зудит в нем и когда он, поднявшись в лифте, открывает квартиру собственным ключом. Богатый аромат готовящейся еды приветствует Тодда еще перед дверью, вызывая ту самую ностальгию, которую он ждал. Фрейд встречает его, вставая на задние лапы и крутясь волчком. Выглядит пес прекрасно – глаза сверкают, шерсть блестящая и шелковистая. Тодд шагает через гостиную, оценивая ее свежим взглядом, словно его не было очень долго. Она рождает некое ощущение богатства, которое, наверное, примелькалось, пока он тут жил, или, может, уже привык к запущенности нынешнего жилища, поскольку ключевой способ ведения хозяйства у Наташи – заваливать все существующие поверхности мусором повседневной жизни.
Он надеется найти Джоди в кухне, но там ее нет, зато когда Тодд оборачивается, она оказывается прямо перед ним. Она меньше, чем он ее помнит, помимо этого появились и другие отличия – она кажется более хрупкой, шея длиннее, кожа белее, черты лица как будто несколько сдвинуты. Неужели Джоди могла так сильно измениться лишь из-за того, что он на нее не смотрел?
На ней бежевые повседневные брюки с белой рубахой. Может, для нее это и не событие, не большое воссоединение или окончательное расставание, которые по очереди Тодд воображал себе. Она смотрит на его кашемировый пиджак и непривычно длинные волосы несколько вопросительно. Тодд хотел ее поцеловать, но вместо этого поворачивается в сторону кухни.
– Налить? – предлагает он.
Старые привычки позволяют им преодолеть первую неловкость встречи, но когда он достает стаканы и «Столичную» из морозилки, а она нарезает петрушку и выкладывает на тарелку крошечных рачков, становится пронзительно ясно, что теперь все уже совершенно не так, как раньше. Их беседа такая вежливая и высокопарная, они настолько точно взвешивают все свои движения и следят за дистанцией, что можно было бы подумать, будто эти двое вообще не знакомы. Когда они чокаются и делают первые согревающие глотки, он садится на стул и смотрит, как она нарезает на четвертинки лимон. Джоди с улыбкой предлагает закуску, но Тодд лишь замечает, каким далеким стал ее взгляд. Он жует, глотает, а она ходит по кухне в этой своей строгой белой рубахе, застегнутой до уровня ключиц, и он пытается вспомнить, как она выглядела голой.